Покаяние Менгеле (СИ)

— Джина, дорогая, нам пора домой, — я позвал её, не в силах приблизиться. Почему-то она нагоняла на меня ужас и я не решался подойти ближе. Не знаю чего я боялся точно, но что-то меня пугало.

Она облизнулась и отвернулась. Что-то в ней было такое, что взывало к старой коре мозга.

— Домой? Я уже дома.

Я сделал шаг к ней и тут же поймал её задумчивый взгляд. Не знаю, хочет ли он напасть на меня или сбежать, по глазам трудно понять.

— Джина, встань, ты замерзнешь и заболеешь, сейчас вернемся в теплый дом, там разваливайся хоть на полу, — я пытался протянуть к ней руки, чтобы поднять моё беззащитное дитя, но тело меня вовсе слушать не хотело.

— Заболею? — удивленно спросила она. Её взгляд смотрел на небо, что застелили звезды. Очень красиво.

Но не думаю, что она смотрела так туда из-за красоты. — Я и сейчас болею, но кажется эта лишь сильная слабость, истощение, что подарило мне время. Очень непривычно оказаться без власти, которая у тебя всегда была.

А они, видишь? Там, наверху, они слышат нас…Они не выдадут меня тому, кто хочет уничтожить.

Я совсем не мог понять её. Наверх я посмотрел, но ничего кроме звезд не увидел. Что же там видит Джина?

— За тобой кто-то гонится? — поинтересовался я, однако она помотала головой.

— Должны, но теперь никто. Неважно. Не бери в голову, оно тебе не надо. Я лишь сообщу миру о том, что такие как я есть ещё здесь. Может быть, сигнал услышат? — её глаза сверкнули под светом фонаря как у кошки.

Я совсем не понимал, что она хочет сделать, так что мне пришлось стоять и наблюдать. Её голова поднялась и как-то по волчьи вытянулась, а затем рот её открылся и вырвался оттуда самый настоящий вой. Он не был похож на волчий, ведь волки воют с отчаянием, словно зовут кого-то или скучают.

Здесь вой был таким, как завывание ветра, а чувства, заложенные в нем, вызывали только печаль и боль, страх.

Я склонил голову, слушая её вой. Было такое чувство, будто этот вой ворвался как ветер в душу, распахнув запретные двери прошлого и растревожил ту боль, которая была давно забыта.

Этот ветер срывал с ран струп и они снова кровоточили. Я закрыл уши, в надежде не слышать этого воя, но он ещё расхаживал у меня в голове, пытаясь сорвать замок с тех дверей, которые я всю жизнь не хотел открывать.

Не в силах больше сдерживаться, я упал на снег и схватил Джину за руку, а она перестала выть. Её голова повернулась ко мне и на лице царило только удивление. Она не могла поверить, что от её воя я чуть ли не сошел с ума.

Она протянула ко мне руки и обняла, прижав к себе. Она была такая теплая, такая горячая, единственная живая в этой ледяной сфере.

— Прости меня, что принесла тебе боль…Я не должна была делать тебе больно, но оказалось, что ты не готов, прости, — ледяные губы дотронулись до моей щеки, настолько ледяные, что лед позавидовал бы им.

— А теперь давай малыш, пошли домой, — я поднял её на руки и понес отсюда прочь. Она обнимала меня и вела себя вполне нормально. Теперь мы шли домой и она больше не делала каких-то экзотических движений.

Вой до сих пор гулял по закоулкам души и мне становилось как-то не по себе от того, что сейчас произошло, ведь поток воспоминаний был огромен и он исчез вместе с воем.

========== А люди так низко пали ==========

Болью в сердце отразилась вся земная злоба,

И не деться никуда от мира уродов.

Окружила темнотой, не пускает из объятий,

И на мне скорей всего тоже уж проклятие.

Ветер бьет в лицо так сильно, по коже холодок пронесся.

Я не знаю, что мне делать, и что мне остается?

Мечты, я знаю, все уйдут в темноту кромешную.

В небо птицами взлетят души мира грешные.

Не спасти уж никого. Все заражены.

Люди стали убогими. Люди больше не нужны.

Из-под ног земля уходит, не желая нас нести.

Люди стали грешными лишь на полпути.

(Полина Ивасаки)

Сегодня был прекрасный день, хотя он каждый день прекрасный, особенно, если моя Джина не лезет что-либо срывать.

Я шел мимо бараков, не заглядывая в каждый из них. Я привык к щенячему взгляду, привык к давлению на жалость, совсем. Все так хотят выбраться, хотят уйти подальше от этого кошмара, что с ним происходит. Уверен, что и спят они ужасно. Хотя кто знает, может им сниться дом и свобода, но проснувшись, они вместо своего привычного дома видят доски и грязь, а ещё чувствуют невыносимый запах.

Сочувствую ли я им? Возможно, в какой-то степени. Я хочу, чтобы наше поколение будущие было хорошим, нормальным и образованным. Добьюсь ли я этого? Если только поверю в себя.

— Какая смешная! Просто дикая шавка! — голос Ирмы разносился по концлагерю.

Должно быть, Грезе с Джиной, раз так отзывается. Пора проверить.

Определив примерный барак, я двинулся туда. И что же опять делает Грезе с моей Собачкой? Я же говорил не трогать её, а эта надзирательница всё лезет и лезет. Для неё власть над людьми как крылья для птицы, вот я и урезал их.

Я вошел в барак и застал интересную картину: стояли две надзирательницы Ирма и Мандель, а напротив них Джина с тем же отсутствующим взглядом, что иногда возникал у неё.