Показания поэтов

Рассуждая в «Пролегоменах» о тех мифах, с помощью которых можно согласовать разные системы взглядов, или о том, насколько нам позволительно выбирать, заимствовать и выдвигать миф, связанный с обществом, которое мы считаем предпочтительным, Бретон исходит из того, что подчинение всему, чего ты не выработал для себя сам, ничего не стоит, и настаивает на системе координат для моего собственного использования… которая опирается на мой личный опыт. По сути дела, даже тот авторитет, который имели в глазах Бретона политик Троцкий или учёный Фрейд, был в первую очередь связан с его романтическим отношением к революционной личности (Бретон был знаком с Троцким, по книгам которого познакомился с коммунизмом, в годы его ссылки и не знал или предпочитал ничего не знать о его государственной деятельности в России) и ставил их для него в один ряд с такими сугубо поэтическими диссидентами, как Лотреамон или Жарри. Не случайно вскоре после создания «Пролегоменов» важнейшим ориентиром мировоззрения Бретона стало учение Шарля Фурье, содержащее утраченную к середине XX века неразрывность поэтических и социальных прозрений, устремлённых к идеальной эротической цивилизации. Если установки революционеров оценивались Бретоном в зависимости от их наполнения самими личностями (здесь Троцкий, похоже, всё-таки уступал Панчо Вилье), то значение художников и поэтов было для него, в свою очередь, связано со своеобразием, которое может иметь их социальное звучание. Именно в этом смысле и следует, пожалуй, воспринимать выраженное в «Пролегоменах» стремление воспользоваться произошедшим за время войны возвратом к изучению как средневековой философии, так и проклятых наук (негласная связь с которыми всегда поддерживалась через проклятую поэзию). Для Бретона, который был рационалистом и, как выразились бы в России, воинствующим безбожником, проводившим крайне жёсткую границу между поэтическим и мистическим отношением к действительности, оккультизм имел, в то же самое время, очень большое значение лирического опыта, который в силу своих отношений с общественной жизнью и с общепринятой мыслью имеет родственную связь и взаимопроникновение с опытом поэта и диссидента. Так или иначе, разрабатывая вместе с другими сюрреалистами миф о Великих прозрачных, выдвинутый на страницах «Пролегоменов», Бретон совершенно отчётливо противопоставил общепринятым социальным теориям традицию «отщепенцев», «прóклятых поэтов» и blagueurs французской культуры; тем более что его самым близким и уважаемым товарищем по эмиграции в Нью-Йорке оказался Марсель Дюшан, один из самых значительных последователей этой традиции93. Идеи Дюшана, связанные с популярными в кругах левого французского искусства начала XX века шизонаучными построениями и прежде всего – с произведениями Альфреда Жарри и Раймона Русселя, – имели как прямое, так и опосредованное воздействие на происходившее на протяжении сороковых годов формирование легенды о Великих прозрачных в описаниях Бретона, в графике Роберто Матты и в скульптуре Жака Эрольда. Собственно говоря, такому читателю «Пролегоменов», который знаком с великой работой Дюшана «Большое стекло», будет очень соблазнительно увидеть его фигуру за фразой, что все имеющие хождение системы имеют разумное оправдание только в качестве инструментов на верстаке столяра.