Всё, что уже упомянуто о художественных вкусах Жарри и, главное, о его свойстве воплощать их в такой (перефразируя Евреинова) театр самого себя
, как герои-гетеронимы Юбю и Фостроль, обосновывает, что его личность определялась той чувствительностью к современности (sensibilité moderne), которая к 1910‐м годам стала руководить поступками целого поколения, хотя при жизни Жарри была, конечно же, солипсизмом и проявлялась в литературе, а не в тех авангардных жестах, с которыми намного позже выступили, например, Дюшан и дадаисты. Однако значение Жарри для следующих поколений «новых», – мы ещё проследим это подробнее, – заключается не столько в роли предшественника, сколько именно в солипсизме, заставившем его создать в «Делах и мнениях» собственную автономную систему и формулировку нового духа (ésprit nouveau) наступающего XX века. К 1940‐м годам, когда начала складываться определённая традиция «современного искусства» и возникли предпосылки разных вариантов его официальной истории (в искусствоведении и литературоведении) или альтернативной истории (у сюрреалистов или соперничавших с ними группировок послевоенного авангарда), – то есть с тех пор, когда дух категорической отповеди и обновления окончательно принял парадоксальный характер, – такая книга, как «Дела и мнения д-ра Фостроля, патафизика», заняла место единственного апокрифа, способного поддержать выходящее за рамки общественной деятельности и даже общепринятого языка стремление таких личностей, как Матта, видеть в своём «современном искусстве» большой гуманитарный феномен со своими особыми внутренними связями98 – в том числе и с такими отношениями между людьми, за обсуждением которых между Дюшаном, Бретоном и Маттой могла возникнуть легенда о Великих прозрачных.
Определение патафизики, которое Матта сделал манифестом своей практики в ту пору, когда он воплощал образы Великих прозрачных, смещённые перспективы «Большого стекла» и ландшафт «Locus Solus», считается одним из ранних текстов Жарри и ключом к его системе взглядов, как и фигура д-ра Фостроля. Как здесь уже говорилось, все невероятные события и поэтические описания в «Делах и мнениях», состоящие из цитат и аллюзий, служат иллюстрациями для более раннего корпуса «Элементов патафизики» д-ра Фостроля: так уже поступал Эдвин Эббот, посвятив «многомерные фантазии» Флатландии своим рассуждениям о науке. С виду «Дела и мнения» действительно очень напоминают «научно-художественную» книгу, насыщенную рассуждениями о научных открытиях и обширным списком учёных имён: физика и изобретателя Кельвина-Томсона, химика Уильяма Крукса, математика Артура Кэли и др.; настолько полное сходство, что один автор увидел в определении патафизики художественную догадку о созданной несколькими годами позже частной теории относительности Эйнштейна
99. Однако совершенно неверно видеть в патафизике одну из чрезвычайно популярных со второй половины XIX века и до сих пор пародийных наук или карнавальных паранаучных систем, которые придумываются для беллетристики и художественных проектов. Для Жарри (и, как мы ещё убедимся, для целой породы людей) патафизика стала, скорее, мифологической системой, обыгрывающей такие жизненные парадоксы, которые не могут вполне выразить ни наука, ни искусство.