Покажи мне дорогу в ад

Я тут же вскрыл конверт. В нем лежала открытка с видом на замок Вьери. На обратной стороне открытки было написано красными чернилами «Приезжай сюда завтра, в шесть вечера. Тут разгадка тайны. Покойный Теодор».

Показал открытку Ипполиту.

Тот проворчал:

— Покойный? Что за шутки? Опять красные чернила! Они что, там, в замке «Бал вампиров» решили устроить?

— Отвезешь меня завтра? Если не будет пробок — часа за два домчимся. Неохота у отца просить машину.

— Сто раз тебе говорил, просил… купи себе тачку. Носился бы… туда-сюда. Смешно, князь Эстерхази ездит по городу на велосипеде. Отвезу, кому-то надо за тобой присматривать.

— И еще одна, последняя на сегодня просьба — высади меня сейчас у «Миракля», не хочу ночевать дома.

— Хочешь дрыхнуть на своем дурацком зеленом диване?

— Ну да, и не один, а с дамами в шелковых пеньюарах.

— Какие мы нежные! Как дыня.

— Мы же не уланы, которые спят друг с другом и с лошадями.

— Не дерзи, надеру уши!

«Миракль» — это бордель для избранных. Заполонивших последнее время Ривьеру «новых русских» с тупыми и агрессивными лицами и с пачками наличных в руках я там не видел. Не видел и богатых скотопромышленников из Техаса и нефтяных арабских шейхов, скупивших, говорят, все публичные дома Парижа.

И тех, и других, и третьих привратники «Миракля» вежливо отправляют в расположенный поблизости пуфф для богатых «Золотые качели»… тамошняя позолоченная мебель в стиле ампир, фальшивые гобелены эпохи Людовика XIV и пляшущие канкан голенькие девочки в париках имеют у этой шушеры большой успех.

Я часто ночевал в «Миракле». Посещал его еще юношей…

Хозяйка заведения, строгая дама, не терпящая фамильярности, госпожа Ристаль, относилась ко мне по-матерински. Вот и сейчас, обняла меня за талию и отвела в комнату, которую я снимал уже несколько лет. В комнате этой действительно стоял длинный и широкий зеленый диван, на котором могли спать одновременно три человека. Я предпочитал называть диван — канапе. Так окрестил его торговец антикварной мебелью из Магриба, продавший его мне. Кроме канапе в комнате ничего не было. В углу однако находилась потайная дверь. За ней располагался коридорчик с платяным шкафом и двумя дверями — в кухню и в ванную комнату.

Все четыре стены комнаты и потолок покрывала фреска, на которой был изображен безлюдный античный город. В стиле «идеальных городов» итальянских художников ренессанса. На шатровом потолке — синее небо и перистые облака. Четыре небольших овальных окна не портили иллюзию — сидя на моем канапе, я чувствовал себя как молодой грек на Акрополе или римлянин на Палатине или Капитолии.

Нарисовал фреску бельгийский художник, застенчивый и скромный великан в смешных сандалиях и немыслимой рубашке, у которой он сам, при мне, отрезал перед началом работы ножницами рукава. «Чтобы руки были свободны. Руки художника — его душа». Мой отец, строящий из себя лет тридцать назад коллекционера современного искусства а-ля Пегги Гуггенхайм, купил у него несколько картин. Картины эти, с неизменными храмами и дворцами на заднем плане и обнаженными женщинами, застывшими как восковые фигуры, на переднем, — дали направление моей детской эротической фантазии.

Пол комнаты был покрыт толстым одноцветным ковром, имитировавшим темно-розовую плитку.

— Кого мне прислать к вам сегодня, князь?

— Розу и Мари Констанс. Если они не заняты.

— Прекрасный выбор. Огонь и нежность. Вы хотите переночевать у нас? Подготовить белье и одеяла?

— Будьте так добры.

— На завтрак, как обычно, кофе с медом из лаванды и свежий творог с черничным мармеладом?

— У вас удивительно хорошая память. А девушкам подайте то, что они сами закажут.

Мучительная езда по немыслимо узким альпийским дорогам с их бесконечными поворотами, подъемами и спусками не позволила мне испытать еще раз, по памяти, все те утонченные радости, которые доставили мне милые дамы прошедшей ночью, и так меня измотала, что я забыл цель нашей поездки. Уже пять минут мы стояли перед этим чертовым замком, похожим на высокий каменный сарай с проросшими сквозь него круглыми башнями, увенчанными конусообразными колпаками, а я, вместо того, чтобы вылезти из Линкольна, подняться по давно не ремонтированной лестнице, найти вход и постучать… сидел, запрокинув голову, на широченном сидении, неприятно пахнущем звериной кожей.

Ипполит положил голову на руль и дремал.

Заставил себя выйти из машины.

Посмотрел на замок.

Все ставни на окнах были не только закрыты, но и заколочены. Небрежно, грубо. Последний раз фасад замка красили наверное еще во время Столетней войны. В остроконечной крыше, покрытой красноватой черепицей, зияли прорехи.

Ипполит, зевая и покашливая, тоже вышел из машины. Скептически посмотрел на замок, хлебнул из своей заветной фляжки с леопардами и покачал головой.

Обошли здание, нашли что-то напоминающее вход в английский коровник.

Постучали.

Я приложил ухо к двери. Ни ответа, ни шагов, ни завывания ветра. Ни звука.

Даже уши заложило от тишины.

Тут солнце спряталось за горной грядой. Потемнело и похолодало.

Почему-то стало страшно. Издалека донесся волчий вой.