Покажи мне, зеркало…

Зря она так, ведь как известно те, враги, которым больше нечего терять — самые опасные. Без предупреждения, Зейнаб наотмашь ударила дерзкую наложницу по лицу. Выше ее ростом на целых полторы головы и сильнее физически, опальная мать наследника была не из тех женщин, что когда-либо забывали или прощали оскорбления и неповиновения своей воле. И, пусть, сейчас она всего лишь "бывшая" правительница гарема, очень скоро, когда сын по праву займет отцовский престол, она вновь вернет себе былую власть, и тогда трепещите те, кто посмел насмехаться над ней. Она потопит великолепный "Гюльбахче" в море крови своих врагов.

Не ожидавшая подобного, Наргиз упала на каменные плиты больно ударившись головой. Ее соперница, не ставшая дожидаться пока она придет в себя и начнет звать на помощь, набросилась на нее со всей яростью, накопившейся за то время, что ей пришлось терпеть унижения по вине этой дряни. Раз за разом, методично наносила она удары по лицу своей жертвы, не имеющей сил увернуться от кулаков соперницы, и лишь тихо поскуливающей от нечеловеческой боли, пронзающей тело с каждым точным попаданием.

Позади послышались шаги, но Зейнаб, целиком и полностью поглощенная давно лелеемой в мечтах расправой, не обратила на них никакого внимания, как вдруг какая-то неведомая сила оторвала ее от жертвы и оттолкнула в сторону.

Кровавая пелена, застилающая глаза, мешала разглядеть того, кто осмелился на подобное, но до боли знакомый голос, раздавшийся совсем рядом, быстро привел в чувства и успокоил:

— Оставьте немного удовольствия и мне, матушка, у нас с Наргиз накопились еще не завершенные дела.

Решимость, написанная на лице сына, успокоила Зейнаб. Она не сомневалась, что еще до конца дня, впитавший с молоком матери страсть к жестокости и убийству, ханзаде сделает все необходимое, чтобы его валиде могла спокойно спать этой ночью. С негодяйкой будет покончено.

Ободряюще похлопав сына по плечу, Зейнаб, словно растеряв разом все свои силы, устало поплелась прочь. Не стоит давать повода Бану обвинить ее в очередном преступлении.

Евнухи и служанки пытались было подойти ближе к пострадавшей, но резкий приказ: "Убирайтесь вон" — заставил их немедленно позабыть о происшествии и вернуться к прерванным делам. Никто под страхом смерти не осмелился бы противоречить ханскому наследнику, решившему наказать свою рабыню. Ее жизнь была в его руках, и только он имел право ее казнить или миловать.

Бросив взгляд через плечо и убедившись, что поблизости не осталось ни единой души, Джабир, подхватив израненную девушку на руки, вынес ее на небольшой задний балкончик, расположенный прямо над зияющей пропастью, откуда прачки имели обыкновение сливать грязную воду вниз. Положив наложницу на широкие перила, он взглянул на ее распухшее, ставшее почти неузнаваемым лицо. Левый глаз полностью заплыл, кровавые полосы, оставленные ногтями родительницы, испещрили практически все лицо и шею, изуродовав ту, которая еще совсем недавно считалась одним из главных украшений гарема. До самого последнего момента надеющаяся на то, что Джабир пришел ее спасти, девушка сильно вздрогнула, когда услышала слова, произнесенные ледяным тоном:

— Где портрет?

Не будь она в подобном состоянии, Наргиз наверняка бы изобразила возмущение и постаралась бы убедить высокородного возлюбленного в своей невиновности, но сейчас, находясь над пропастью, чувствуя дыхание смерти на своем лице, девушка смогла лишь прошептать:

— К-карман…

Не слишком церемонясь, Джабир, придерживая ее одной рукой чтобы не свалилась раньше времени, другой, ощупал одежды жертвы, найдя в потайном кармане то, что с таким упорством искал. Развернув портрет и убедившись, что это именно он, молодой господин облегченно вздохнул и улыбнулся.

Наблюдая за наследником единственным уцелевшим глазом, Наргиз была поражена той гамме чувств что отразилась на его лице за то коротенькое время, когда его глаза жадно всматривались в улыбающееся черно-белое изображение: нежность, страсть, любовь, отчаяние…

Словно борясь сам с собой, Джабир то подносил листок к глазам, то проводил по нему рукой. Но вот, он кажется определился, так как в последний раз взглянув на изображение, он, зажмурившись словно от невыносимой боли, разорвал его пополам, а затем еще раз пополам… и так до тех пор, пока от проклятого портрета не осталось ни единого клочка.

Если посудить, то зачем ему неодушевленный смятый рисунок, когда оригинал теперь здесь, в Гызылдаге, и навсегда останется рядом с ним?

Нежная улыбка тронула уголки его глаз, зажигая в них звезды, а затем спустилась вниз к твердым губам раздвинув их в чувственной улыбке, обнажив ряд белоснежных зубов. У Наргиз перехватило дыхание: господин никогда не смотрел на нее так, как на свою младшую сестру.

Увидев, как резко потерявший к ней интерес ханзаде развернувшись уходит с балкончика оставив ее одну, девушка не удержалась и окликнула его:

— Джабир.

Не оборачиваясь, он остановился в проходе, ожидая слов раскаяния. Фарах просила не мстить ей, и ради нее, Джабир готов был забыть обо всем, что успела натворить Наргиз.

— Да?