Покажи мне, зеркало…

Но я ошибалась, считая, что мама сможет меня понять. Передо мной сейчас стояла не Бану — любимая наложница хана, и даже не похищенная берберами и проданная в гарем дочь лорда Каслуотера, а баш кадыны — правительница гарема, хранительница его традиций и обычаев. Как практически второе лицо в государстве, она не могла позволить себе проявить мягкость по отношению к детским капризам дочери, памятуя лишь о том, что на кону в той войне, что затеял Джабир, тысячи человеческих жизней, спасти которые было долгом каждого уважающего себя правителя. И, если единственным способом остановить кровопролитие и восстановить мир в ханстве был брак с престарелым военачальником, то так тому и быть, для общего блага и во имя спасения чести семьи, почти шестнадцатилетняя княжна будет принесена в жертву старику.

Я видела, как тяжело давались родительнице слова, она не пыталась оправдаться или давить на жалость, ни одна мать не захочет добровольно обречь собственного ребенка на страдания, но у нее просто не было выбора.

Мать и дочь… мы сидели в моей комнате и по отдельности думали об одном и том же, что это наш последний день вместе. Уже сегодняшней ночью, сразу же после обряда нигяха и последующего за ним небольшого торжества, устроенного лишь для самых близких родственников, я перестану называться юной княжной, а превращусь в молодую жену османского паши, который увезет меня в свой далекий дом и я, возможно уже никогда больше не увижу своих родных, не обниму и не поцелую, чтобы обрадовать или утешить. Отныне моим уделом станет лишь управление домом мужа и необходимость рожать ему по ребенку в год для продолжения рода.

Мы были настолько поглощены собственными невеселыми думами, что обе вздрогнули, когда в комнату вбежала заплаканная Марал, сообщившая, что обряд нигяха уже совершен, и что отныне жизнь моя в руках новоиспеченного супруга.

Дело было сделано, и отныне все пути назад были мне отрезаны. Что толку горевать? Что есть мое горе по сравнению с тысячами жизней, которые будут теперь спасены? Я — ханская дочь, и в отличие от простых смертных мне негоже мечтать ни о любви, ни о счастье, а только лишь о долге перед родителями и мужем.

Как во сне, я сижу перед зеркалом, перед которым прислужницы наряжают меня для встречи с супругом, а перед глазами стоят воспоминания о подобном же вечере, когда я торопилась на встречу с Эрдемом, и, точно так же, как и тогда, в руках моих был зажат тот самый перстень, который самым мистическим образом дарил необходимые мне мужество и решимость.

"Блейкни. Рейвенхерст"… Жаль, что я так никогда и не узнаю, что означали эти слова, не говоря уже о том, что не встречу того человека, который как молния блеснул на моем горизонте и тут же бесследно исчез, оставляя после себя лишь странное чувство пустоты и тоски по чему-то неведомо прекрасному, чего, увы, мне познать уже не дано.

— Пора, — склонившись к самому уху прошептала не оставляющая меня ни на минуту мама. Обняв за плечи, она лишь на краткий миг встретилась полными болью глазами с моим отражением и резко отстранившись выпрямилась, обращаясь к рабыням:

— Заканчивайте приготовления и помогите юной госпоже спуститься вниз.

Подойдя к двери, она уже было собиралась постучать, чтобы слуги, дежурившие за ней, растворили обе створки, когда внезапно до нас донесся шум борьбы и чей-то приглушенный вскрик. Дверь с треском отлетела к стене, и на пороге возникла закутанная в черное Зейнаб ханым в сопровождении двух десятков вооруженных людей, которые, не произнося ни слова скрутили всех находящихся в покоях по рукам и ногам.

— Ну, вот мы и встретились, — в ее горевших безумным огнем глазах, мы прочли свой приговор. Спасения не было. — Прислугу запереть в подвале с остальными, а этих, — она указала на нас с мамой, — отведите… сами знаете куда, — от ее злобной усмешки мурашки побежали по позвоночнику, — и проследите, чтобы глаза их были все время распахнутыми. Сделайте так, чтобы они не пропустили ни единого сладостного мгновения из того, что вот-вот произойдет…

Четыре наемника отделились от группы и слепо следуя приказаниям своей предводительницы заткнули нам кляпами рты и связав руки за спинами, грубо потащили за собой. Приблизившись к одной из стен возле бывших покоев Зейнаб ханым, они нажали на один из выбеленных кирпичей, благодаря чему пришел в действие скрытый механизм и отворился вход в один из тех тайных лазов, о которых я прежде столько слышала, но ни разу не видела воочию.

К моему удивлению, мы шагнули не в тесное черное пространство, населенное пауками и прочей мерзкой живностью, а попали в довольно-таки просторный внутренний коридор, освещенный установленными в специальных пазах на стенах горящими факелами. Откуда-то поступал воздух, иначе мы бы уже давно задохнулись от чада горящей смолы, впрочем, кого в тот момент интересовали такие мелочи, когда нас, грубо подталкивая в спины саблями, как скот погнали вперед.