Покажи мне, зеркало…

Издеваясь над несчастной жертвой, Джабир и понятия не имел о том, что за каждым его шагом по личному настоянию Зейнаб ханым, следили глаза той, о ком он грезил столько лет и мечтал уже сегодня назвать своей. С кляпом во рту, связанная по рукам и ногам и насильно удерживаемая на месте двумя охранниками, она вынуждена была смотреть на зверства, учиненные братом, проклиная в душе и призывая все кары небесные на его голову. Пытаясь сопротивляться, она лишь раз попробовала зажмуриться и отвернуться, когда ей в шею уперлось тонкое лезвие кинжала, а угрожающий мужской голос произнес над самым ухом:

— Попробуешь зажмуриться еще раз, и я вырежу веки тебе и твоей мамаше.

Ей было всего шестнадцать, разве могла она сопротивляться после такого? Вздрагивая всем телом каждый раз, как холодный металл отнимал жизнь родного ей человека, он умирала вместе с ним и воскресала вновь лишь для того, чтобы умереть вновь.

Голос вернувшейся Зейнаб неожиданно раздался совсем рядом:

— Видишь, каким чудовищем он стал? Это все из-за тебя, маленькая дрянь. Если бы не ты и не козни шайтана, которому ты продала свою душу, мой мальчик ни за чтобы не поднял оружие против своего отца. Ты одна виновата в том, что внушила ему преступное чувство, которое сжигает его изнутри и морально разлагает. Я могла бы убить тебя, но я поступлю по-другому, я позволю тебе жить с этими воспоминаниями, чтобы с каждым прожитым днем ты все яснее ощущала свою вину перед теми, кто погиб по твоей вине.

Ненависть росла и укреплялась в душе Фарах с каждым произнесенным женщиной словом. Но она буквально начала переливаться через край, когда та, напоследок, выплюнула:

— Убийство твоего ненаглядного Эрдема-паши стало первым на пути безумия, на который вступил мой сын. Ты удивлена? Неужели так до сих пор и не смогла понять, что он никогда не позволит никому дотронуться до тебя? Он отравил его с помощью отравленных свечей, которые, кстати говоря, я приобрела у той самой старой ведьмы, которая недавно вопреки запрету вновь появилась во дворце и взялась предсказывать твое будущее. К счастью, сын прирезал ее как свинью прежде, чем она успела рассказать об этом повелителю, а теперь, когда жизнь самого хана висит на волоске, скрывать это не имеет смысла. О, погляди, он расправился с твоим несостоявшимся старым мужем. Мм, теперь на очереди главный десерт…

* * * * *

Безвольное тело обмякло и свалилось на мраморный пол, заливая его ярко-алой, слегка дымящейся кровью.

Любовно вытерев саблю об одну из белоснежных, вышитых золотой нитью скатертей, Джабир повернулся к последнему оставшемуся в живых — к отцу. Он открыл было рот чтобы произнести заранее заготовленную цветастую речь, когда слова замерли в горле. Он всегда знал, что воля у хана железная, но, чтобы настолько…

Сопротивляясь изо всех сил отнимающему волю воздействию напитка, истинный лидер своего народа — хан стоял на нетвердых ногах сжимая в трясущихся руках оружие одного из павших стражников.

Шепот удивления и невольного восхищения прокатился по рядам наемников при виде несгибаемой воли гызылдагского правителя.

Мужчина не мог говорить. Зелье сковало его язык, но в этом не было никакой необходимости, в его глазах горело такое пламя ненависти, не заметить которое смог бы разве что слепой.

Шахбаз-хан смотрел в лицо смерти приобретшей прекрасные черты его сына, но она не страшила его. Он бросал ей вызов желая показать, что не зря столько лет честью и совестью правил доставшимся в наследство от предков государством. Джабир подошел ближе, и хан поднял оружие…

Бой был неравным. Перед глазами Фарах всплыло первое пророчество, увиденное в волшебном зеркале: два Шахина-сокола, старый в тюрбане и молодой с золотым шлемом гызылбашей на голове, со звоном скрестили клинки. Перевес был явно на стороне Джабира, так как обессиленный зельем хан не мог быть ему достойным противником. Как кот играющий с мышью прежде, чем вцепиться в нее когтями, Джабир теснил отца, загоняя его в угол. И вот, когда ему это удалось, он резким ударом выбил из ослабевших рук хана оружие и приставил свой клинок к его груди туда, где в сумасшедшем ритме билось его благородное сердце.

Вновь картина из пророчества: старый сокол падает в море крови…, и оно здесь действительно было. Мертвые тела устилали весь пол, заливая кровью каждую его пядь…

Улыбка появилась на лице сына, когда он понял, что час его триумфа настал. Он почти жалел о том, что отец не может говорить, ибо с превеликим удовольствием послушал бы его последние слова, но, что сделано, то сделано, придется довольствоваться выражением нескрываемой ненависти написанной на лице родителя.

— Готов умереть? — глумливо спросил Джабир, все еще надеясь вызвать у отца испуг, но вместо этого тот, собравшись с силами плюнул в лицо отпрыска, демонстрируя свое презрение и резко подавшись вперед сам напоролся на острый клинок вошедший ему точно в сердце.