ПОКЕР НА КОСТЯХ

   А потом в дело вступят побочные факторы. Атомные электростанции, попавшие в зону затопления, химические комбинаты, заводы. СДЯВ, вспомнил я, список сильнодействующих ядовитых веществ. В каждом городе. Хлор, амиак, кислоты. Взрывы, выбросы газа.

   И каждая катастрофа вызывает новую. И каждая смерть порождает новые смерти.

   В девяносто первом году генералы прекратили ученья, решив, что дальнейший подсчет потерь среди гражданского населения учету не поддается. Миллионы утонувших, погибших, задохнувшихся и облученных. Армия потенциального противника, погибающая на захваченной территории. Красиво и изящно.

   У меня комок подступил к горлу.

   Вот так просто. Очень просто.

   Мы жили, о чем-то мечтали, а за нас уже все было решено. Уже была вырыта шахта, уже подготовлен бункер и установлена та самая кнопка. И нужно было только ее нажать.

   Украина выходила из состава Союза, а заряд все лежал? Мы заявляли о своей дружбе с НАТО, а кто-то на российской территории мог просто нажать на кнопку и превратить нас в пустыню. Не ракетой, не толпами танков, а простым небольшим землетрясением.

   Господи, да ведь их даже толком не обвинишь. Взрыв был бы произведен на собственной территории, без выбросов радиации.

   Я открыл глаза. Дорога неслась к нам навстречу. Так можно вылететь с трассы.

   Я представил себе, как машина слетает с дороги, переворачивается насколько раз, скрежеща металлом. Удар.

   Я вздрогнул.

   Оставался еще шанс. Небольшой. Мы приезжаем к подполковнику, и выясняется, что заряда уже давно нет. Что его давно демонтировали. И все, можно спокойно…

   Что спокойно? Что? Жить? А если заряд все еще там? Хорошо, мы раскручиваем Зарудовского, он дает нам координаты таинственного генерала. Дальше что? Я оглянулся и посмотрел на Жовнера.

   Мы сразу начнем кричать о происшедшем? Имея только слова отставника и фотографию, на которой ногтем зачеркнуты лица? Бред.

   На такой скорости мы или окажемся достаточно быстро в Городе, или на обочине.

   Я снова закрыл глаза.

29 января 2000 года, суббота, 14-00, Москва.

   – Нам нужно немедленно выезжать, – сказал Виктор Николаевич.

   – Что случилось?

   – Мне только что позвонил Михаил.

   – Что?

   – Представь себе. Он просит немедленно встретиться с ним, сразу же назвал адрес. У Зудина.

   – Так, – Игорь Петрович поправил галстук, – а что именно случилось?

   – Он пока не сказал. Это связано с «Армагеддоном» и Врагом. Он утверждает, что у него есть выход на Врага. И что в течение нескольких часов все решится.

   – Нужно ехать.

   – Лететь, – поправил его Виктор Николаевич, – я уже договорился о самолете.

   – Брать группу?

   – Да. Я не уверен в тех, кто работал там с Михаилом.

   – У меня уже есть там, на месте, пятеро, – напомнил Игорь Петрович.

   – Возьми еще.

   – Хорошо. Через сколько вылет?

   – Все зависит от тебя. Сколько тебе понадобится времени на подготовку?

   – Два часа, – задумавшись на секунду, ответил Игорь Петрович.

29 января 2000 года, 23-00 по Киеву, Город.

   Дверь в дом пришлось сломать. Зарудовский отказался открывать, но Жовнера это не могло остановить.

   Подполковник попытался забаррикадироваться в комнате, но не смог сдвинуть шкаф. Зато вытащил из-под дивана топор и попытался ударить Жовнира.

   – Прекрати, идиот старый, – Толик отшвырнул Зарудовского на диван, а топор отбросил в сторону. Оглушительно зазвенело бьющееся стекло – топор угодил в буфет.

   – Ты что же это творишь? – Зарудовский попытался вскочить с дивана, но толчком был опрокинут назад.

   – Сидеть.

   – Сижу! Дальше что?

   – Ты зачем на порядочных людей стучишь, крыса старая? – поинтересовался Жовнер.

   – На этого, что ли? – Зарудовский быстро глянул на меня. – Где ты порядочного журналиста видел?

   – А стучать – порядочно?

   – Ни хрена я не стучал. Я договор заключил…

   – Тебя оставляют живым, а ты им за это сообщишь, если кто полезет в вашу группу? – уточнил Жовнер.

   – А тебе что?

   – Ничего. Твои друзаны тебе сказали, что еще двоих ваших порешили.

   Лицо Зарудовского вытянулось и посерело. Разом, будто его кто пылью припорошил. Кадык дернулся:

   – Кого?

   – Обоих киевлян.

   Зарудовский что-то прошептал белыми губами.

   – Одного еще осенью, а второго – прошлой ночью. Могли ведь и с тебя начать. Как ты еще жив?

   Зарудовский молчал.

   – Жить хочешь? – спросил Жовнер.

   Ответа нет.

   – Я тебя спрашиваю, хрен отмороженный, жить хочешь?

   – А кто ж не хочет?

   – Нам нужен адрес генерала.

   – Какого?

   – Лесника, твою мать.

   – Лесника… А, Григория… – лицо Зарудовского немного просветлело.

   – Григория, не Григория. Какая разница. Того, что стал лесником. Последнего из вашей группы.

   Зарудовский почесал небритую щеку:

   – А чего я это вам должен верить?

   – А потому, что мы сейчас уйдем отсюда, а ты останешься. Один. И я не уверен, что ты долго проживешь после этого. Думай быстрее.

   Легко Жовнеру говорить. Меня никто не тычет в спину, не подгоняет, а быстрее думать я не могу. Я даже медленно думаю с трудом. У меня перед глазами все время встает одна и та же картина – масса ледяной воды обрушивается на дома, грохот, звон, крики гибнущих людей.

   – А так я что, с вами поеду?

   – Да, с нами. Одевайся, бери паспорт. Нам некогда.

   – Куда торопиться?

   – Не куда, а от кого, придурок старый.