Покер с Аятоллой. Записки консула в Иране

Тебе нужен «фикус Бенджамена», — ответила Ната, — красивый и не требует яркого света. Запиши

телефон. Продавец, кстати, — твой тезка. Живет на окраине города, там же у него парники. Но

только никому не давай его номер, не хочу лишней конкуренции, у него лучший товар и самые

низкие цены.

Я не стал тянуть с этим делом и в тот же день позвонил садовнику.

Добрый день, господин Реваз! Меня зовут Реваз Утургаури, хочу приобрести «фикус Бенджамена», ваш телефон мне дала...

Здравствуйте! — неожиданно радостно воскликнул садовник.—Как хорошо, что вы позвонили! Я

много раз видел вас в небе над городом и по телевидению, пытался найти, но не знал, как

связаться! Очень хочу с вами встретиться!

И не то было удивительно, что совершенно незнакомый человек обрадовался моему звонку, а то, что он говорил по- персидски.

Мое настоящее имя Эзатолла, — раздалось в трубке, — я из тех исфаганских грузин, которых

двадцать лет назад вы отправили в Грузию! Помните нас? Мы все вас помним, приезжайте,

пожалуйста, буду искренне рад.

Конечно же, мы скоро встретились. И я услышал невеселый рассказ о перевернутых судьбах. Но

жалоб не было, хотя в прошедшие годы Эзатолла и его жена, тоже иранская грузинка, потеряли

двух сыновей, дом, землю и стали практически бедняками.

Жизнь в Советском Союзе была очень тяжелой, — признался Эзатолла. — У нас оказался

совершенно разный менталитет. И дело не в вере или условиях быта. Вы помните Исфаган: песок

и камни?! А какой замечательный урожай грузины собирали на этой земле?! А здесь?! Чернозем

выглядел как пустыня — люди совсем не хотели трудиться! В первые годы особенно мы были для

многих как бельмо на глазу. Сколько раз тогда вспоминали ваши слова: не спешите, еще раз

подумайте! А после провозглашения Грузией независимости сразу же началась война! Она

полностью все смешала: убийства, разбои, грабежи на захваченных врагом территориях,

полмиллиона беженцев. А затем еще десять лет всеобщего разорения под властью собственных

воров- политиканов. Только недавно жизнь изменилась, дай Бог, чтоб так было дальше.

Почему же Эзатолла не уехал обратно в Иран? Он сам не сказал, а я не решился спросить.

Они с женой принимали нас в маленьком домике, расположенном на территории небольшого

питомника. Помещение из трех комнат отапливалось железной «буржуйкой». Мы пили чай с

ароматным айвовым вареньем. Эзатолла говорил о горьких, порой даже страшных вещах, но

удивительно: в его словах не звучало ни злобы, ни даже обиды. Немолодой уже человек

рассказывал про свою жизнь, ровесница жена подкладывала ему варенье и называла ласково —

Резико. А я в этот момент вспоминал, как четверть века назад в Исфагане он — школьный учитель

персидского языка и литературы — настойчиво убеждал меня принять его ходатайство и

позволить вернуться на родину предков.

Ну а «фикус Бенджамена», завезенный, кстати, в Грузию из Ирана, мы получили в подарок.

Исфаган расположен на пути из Тегерана в Персеполис — столицу великой империи Ахеменидов, бывшую одним из центров древней культуры Востока. Поэтому через наш город часто проезжали

путешествующие по стране иностранные дипломаты (никаких туристов в Иране тогда и в помине

не было). Путь из столицы до популярных развалин — 900 км. Многие останавливались в

генконсульстве на день-другой, осматривали местные достопримечательности и двигались

дальше. В мои приятные обязанности входили прогулка с гостями по историческим местам и

прием дома младшего дипсостава. Коллеги чувствовали себя очень свободно, живо

интересовались историей города, которую, конечно же, и сами знали, но без таких подробностей, как я, много фотографировали, покупали недешевые сувениры и непременно приглашали в гости

в Тегеран. От этих встреч сохранились светлые воспоминания и несколько замечательных друзей

— болгар и чехов, с которыми отношения не прекращаются до сих пор.

В отличие от иностранцев, советским гражданам, даже дипломатам, праздные поездки по стране

были запрещены. Поэтому если кто-нибудь из наших и посещал Исфаган, то только в составе

делегаций различного уровня. В основном они состояли из солидных мужчин, отвечавших за

вопросы развития двусторонних экономических отношений. Даже в жару эти люди не снимали

белых рубашек и галстуков, а местную старину осматривали без восторженных эмоций, давая

понять, что им это не в диковинку. Сувениров не покупали, экономя командировочные. Иногда

среди них встречались продвинутые востоковеды. Помню, однажды в Шахской мечети, входившей

в обязательную программу маршрута, какой-то иранец, сидя на коврике, заунывно что- то читал

нараспев.

Молится по-арабски! — объяснил подчиненным глава сопровождаемой мною делегации,

демонстрируя свое интеллектуальное лидерство.

Я прислушался: «Нет, не молится».

Ну да! Коран вслух читает, — просвещенно поправился он.

Нет, не Коран.

А что?

Поет по-персидски рекламу похоронной фирмы и адрес мастерской, где делают надгробные

плиты.

Впрочем, «экономистам» такое было простительно. Знать язык и страну — не их прямая задача.

Беда заключалась в том, что некоторые советские дипломаты находились на том же уровне.