Похищение Прозерпины

Подал я им кофию. Чигорин четыре чашки подряд сглотнул. А сам все на меня глазищи таращит — как бы опять не стал подсказывать. Черные глазищи, огромные. Волосы длинные, лохматые. Ввек такого страшного человека не видал. Во сне приснится — обомлеешь! Взглянет — нечистый! Впрямь, нечистый!

— Федор Тимофеевич, у Чигорина никогда не было длинных волос, — осторожно заметил Светлов.

— Будете мне говорить! — запальчиво возразил старик. — Я с ним, как вот с вами, рядом сидел.

— Я видел много его портретов, нигде не было длинных волос.

— А может, это поп был, а не Чигорин, — высказал догадку один из парней.

— Сам ты поп! — закричал Тимофеевич, и Светлов понял, что лучше его не перебивать. Старик обиделся и совсем было замолчал, но очередная рюмка и аппетитный кусок сала вновь сделали его разговорчивым.

— Так вот, заметил наш енерал мат и сразу поменял королев. Потом сняли с доски и офицеров. Вскорости совсем почти на доске ничего не осталось. Одни пешки у того и другого. У нашего пять, у Чигорина всего три. Да и те вот-вот пропадут: наш-то к ним уже королем приближается. «Сдавайтесь! — кричит енерал. — Моя полсотня!» И все к пешкам, к пешкам. Сожрал одну — и в ящик. Другую шасть — и в ящик. Только, примечаю, Чигорин опять что-то затеял. Что ни ход, то своего королька к краю подталкивает, туда, где раньше белые пешки стояли. А сам исподтишка поглядывает: не догадался ли енерал? Куда там: наш в раж вошел и ничего не замечает. Я опять хотел было предупредить, да где там! Как зыркнет на меня глазами Чигорин, я аж присел! Этак сбоку, из-под волос. Ну и глазищи!

Вот так и шло: наш к пешкам, а Чигорин короля толкает. Незаметно так, все по черненьким клеточкам норовит. Вдруг как сиганет королем на последний ряд и как закричит: «Пешку давай! Пешку!» — «Какую пешку?» — удивляется енерал. «Мою, черную, — говорит. — Раз я достиг королем последнего ряда, полагается мне пешка». Енерал было не давать, Чигорин напирает. Спорили, спорили, уступил енерал. Характерец у Чигорина был — летом снегу выпросит. Схватил он свою пешку, поставил как можно дальше от белого короля да как припустится в ферзи! Наш было догонять, куда там! На две клетки не догнал. Разгорелся Чигорин, выхватил у енерала ферзя и кричит: «Теперь я тебе покажу!» А чего уж тут показывать — ферзем больше. Заматовал нашего вскорости Чигорин. Вынул енерал полсотни, Чигорин схватил бумажку — и в карман. Поминай, как звали! Потом уже, когда Чигорин чемпионом стал, наш часто говаривал: «А ведь я самого Чигорина обыгрывал».

Старик налил себе еще одну рюмочку и выпил, на сей раз не закусывая. Пора было ехать — председатель уже несколько раз подходил, к Светлову, не решаясь перебивать Тимофеевича. Распрощавшись с колхозниками, гроссмейстер вышел из клуба. У дверей стояла лошадь, запряженная в низкие розвальни. Светлова уложили в мягкое душистое сено, накрыли ноги тулупом, лошадь тронулась, и сани заскользили по укатанному снегу.

В небе все так же светила луна, только теперь она уже спустилась ниже, к самому краю небосклона. Обрадованные звездочки, как дети, когда из класса уходит надзирательница, шаловливо резвились в потемневшем небе. Прищурившись, Светлов посмотрел на луну. В тот же миг прямые желтые лучи отделились от краев лунного диска и врезались ему в глаз между ресницами.

Эта забава далекого детства вдруг напомнила ему время первого увлечения шахматами; вспомнил он и свой трудный путь шахматных битв, постепенное восхождение по крутой лестнице турнирных успехов во всех уголках земного шара.

Но тотчас же мысль вернула Светлова к тем, кого он только что оставил. Ему вспомнились мельчайшие подробности сегодняшнего вечера, поразившая его любовь колхозников к шахматам, довольно высокий уровень их игры. Вспомнил Светлов, с каким вниманием и жадностью слушали они забавный рассказ ученика Чигорина. Поистине шахматы стали народным искусством, если народ так любит легенды о них.

А сани плавно скользили по накатанному снегу, тихонько скрипя на поворотах.

БИТВА ГИГАНТОВ

Одна мысль тревожила Капабланку — мысль о Кончите. Принимая поздравления, обнимаясь со старыми друзьями, Хосе Рауль не переставал думать о той, ради которой долгие годы стремился в Аргентину. Рассеянно отвечая на вопросы любителей шахмат, он с нетерпением ждал минуты, когда смог, наконец, освободиться и поспешить к театру Комедии, где они условились встретиться с Кончитой.

Кубинец сгорал от нетерпения скорее увидеть Кончиту и в то же время, боялся этой встречи. Какова она теперь, как изменило ее время? Тринадцать лет — долгий, очень долгий срок для женской красоты! Может, он ее и не узнает. «Старайтесь никогда не встречать женщину, которую вы когда-то любили», — вспомнился ему где-то вычитанный совет. И все же его тянуло к Кончите — чудесное прошлое еще не потеряло над ним власти.