Похищенная, или Красовица для Чудовища

На десерт был подан торт, обильно политый взбитыми сливками, и сладкое вино, от которого Мишель благоразумно отказалась. Лишь поковыряла вилкой предложенный ей кусок бисквита, после чего, поднявшись, извинилась и сказала, что ей нужно ненадолго отойти освежиться.

Покинув столовую, пленница поспешила в розарий, мстительно предвкушая, как подпортит отношения братьев.

В отместку за то, что испортили ей жизнь.

Шагнув за порог, Мишель окунулась в тёплый, безветренный вечер. Зима в этих краях была короткой, мягкой и тёплой; весна незаметно сменялась знойным, удушливым, порой казавшимся бесконечным летом. Когда от ядовитого южного солнца не спасали ни кружевные зонтики, ни шляпы с широкими полями, и дамы изнывали в своих пышных нарядах. А одной из основных обязанностей домашних рабов становилось беспрестанно обмахивать господ пальмовыми веерами. За обедом, во время послеобеденного сна и душными вечерами, когда хозяева собирались вместе в гостиной или на веранде. На пикниках, по которым юная мисс Беланже скучала не меньше, чем по своим родным.

Через два дня все соседи отправятся на барбекю к О’Фарреллам, где будут развлечения и танцы. А она, вместо того чтобы сражать поклонников чарующими улыбками и томными взглядами, милостиво одаривать избранных своим вниманием, а некоторых, самых удачливых, даже баловать танцами, будет прозябать здесь.

Заживо похороненная в полном призраков прошлого и страхов доме.

Не менее отчаянно Мишель скучала по танцам, как будто с рокового дня её пленения прошла целая вечность. Вечность без шумных праздников и весёлых балов. Девушка тосковала по задорной кадрили, нежному вальсу, зажигательной мазурке, когда пол сотрясался ударами каблуков, щёки её ровесниц и подруг пламенели румянцем, а глаза блестели ничем не замутнённым счастьем.

Вдруг подумалось, что Катрина и Аэлин, скорее всего, не знакомы ни с фигурами кадрили, ни с тем, как надлежит кружиться в вальсе, грациозно прогибаясь в спине и позволяя кавалеру себя вести.

— Почему же вы всё время торчите в этом унылом месте? Ещё одна загадка…

На небе разгорались звёзды, и убывающая луна, словно тающий во рту леденец, низко нависала над покатой крышей особняка. В сгустившемся полумраке тугие бутоны роз окончательно поблекли, будто из цветов вытянули весь пигмент.

Мишель шла по присыпанной мелким камнем дорожке, влекомая брызжущим из земли мерцанием. Оно возвращало близрастущим кустам природную зелень, раскрашивало сомкнутые лепестки роз в их естественные приглушённо-жёлтые, светлые, словно расползающаяся по кофе сливочная пенка, и насыщенно-бордовые цвета. Засмотревшись на песчинки света, роем светлячков кружившие над утопленным в землю валуном — тем самым древним жертвенником, о котором говорила Катрина, Мишель не сразу расслышала, как под чьей-то поступью едва уловимо захрустела каменная крошка. Как будто подкрадывался хищник…

Где-то совсем близко пели цикады. С наступлением жары от их назойливого стрекотанья не будет спасу. Но сейчас пленницу мало заботило пробуждение природы, уже готовой к встрече лета. И даже о крупинках света она мгновенно позабыла, когда, обернувшись, увидела перед собой Кейрана.

Мысленно порадовалась, что младший Донеган явился первым, и почувствовала, как радость сменяется уже почти привычным ощущением опасности. Когда заметила жадный блеск в глазах Донегана. А может, в них, как в зеркале, просто отражалась волшебная пыль напитанного магией места. Места, где изгнанное из этих краёв племя, Шейвари, поклонялось своему идолу и черпало из красной, плодородной земли Блэкстоуна Силу.

— Вижу, ты нашла средоточие нашей магии, малышка. — Донеган приблизился к «гостье» вплотную и теперь гипнотизировал взглядом полные, искусанные в волнении губы.

Мишель шумно сглотнула, стараясь протолкнуть в себя застрявший в горле комок. Она могла бы назвать это место прекрасным, если бы её не мутило от резкого запаха чужеродной магии. А может, дурноту спровоцировало появление молодого мужчины и те чувства, что он в ней вызывал.

Раздражение, волнение. Страха не было. Это чувство выпил досуха из неё Гален.

— Не бойся, малышка, я не кусаюсь, — улыбнулся Кейран. Прошептал тихим, непривычно мягким голосом, нежно и вместе с тем властно привлекая её к себе: — По крайней мере, не сегодня.

— Значит, сейчас ты меня поцелуешь, а потом отпустишь на все четыре стороны? — Мишель дёрнула головой, уворачиваясь от нахальной ласки почти коснувшихся её щеки губ.

Чувствуя, как сильные руки по-хозяйски удерживают её за талию, пальцы жалят даже через ткань платья (оттого она вся, от макушки до самых пят, покрывается мурашками и одновременно пылает), пленница вдруг поняла, что отступить при всём желании уже не сможет.

— Да, сначала поцелую, — подаваясь к девушке, крепче прижимая к себе, прошептал Кейран в приоткрытые чувственные губы.

Которые Мишель нервно облизнула, дёрнулась, не догадываясь, что своим сопротивлением ещё больше распаляет охотника.