Похищенная викингом

— Красивые слова ты говоришь, Эльфвина. А что, интересно, тебе известно о настоящих страданиях? — Он сам мог бы поведать ей о морских походах, уносящих больше жизней, чем любые другие сражения. О долгих переходах и бесконечных ожиданиях. И наградой за это был бой. — Что такого страшного в жизни тебе приходилось терпеть?

— Осмелюсь сказать, я мужественно держусь целых два дня, пока нахожусь в плену северного воина. А это немаловажно.

Он приподнял бровь и смотрел на нее многозначительно, пока ее щеки не запылали. И снова его поразили множественные противоречия натуры этой женщины. Он ожидал, что она будет вести себя, как милая, покорная, невинная девица, а увидел перед собой смелую и гордую принцессу Мерсии, которая не хотела скрывать то, что думала.

Ее слова окажут ей плохую услугу.

Торбранд видел, как она смутилась, вспомнив, где лежит его рука. Он приподнялся на локте и долго разглядывал ее лицо, пока она растерянно молчала, думая, как выбраться из этой ямы, куда загнала себя сама же.

Наконец Эльфвина тихо кашлянула.

— Я действительно очень признательна тебе, Торбранд, что своими руками ты делал только то, что мне приятно.

Он мог бы воспользоваться моментом для урока, но даже то незначительное, что произошло между ними, изменило его отношение к ней, пробудило собственнические черты. Он желал ее, желал большего. Хотел, чтобы и она сияла, а не оставалась в тени.

— В твоих глазах я вижу страх, — произнес он и с удовольствием заметил, что она не смутилась и не отвернулась, а по-прежнему смотрела прямо на него. — Мне надо узнать твои страхи.

— Чтобы стать одним из них?

Он чуть сильнее надавил на ее живот.

— Если ты еще не боишься меня, женщина, значит, все слухи о тебе, которые дошли до меня, правда. Ты, должно быть, глупа, ни к чему не годна и вообще плохо приспособлена к жизни, любой жизни, не только той, которую должна была принять, как дочь своей матери, но и той, на которую надеялась в аббатстве.

Эльфвина вскинула подбородок. Слова его были уместны еще и потому, что ее взгляд теперь не был подернут пеленой. Было бы замечательно, если бы они ее растревожили.

Торбранд спросил себя: какое ему, собственно, до всего этого дело? Эта женщина уже принадлежит ему, почему его заботит… И что же? Какое она составит о нем мнение?

Это должно иметь значение, если ищешь жену обычным способом, но его жизнь никогда не была обычной, в ней никогда не было все спокойно. С того мгновения, как потерял мать. И отца. Как похоронил обоих родителей, будучи еще юношей.

«В этот день ты стал мужчиной, — сказал ему сам Рагналл, положив руку на плечо. — И потому ты должен продолжать песнь своего отца. Добавь свой стих, чтобы все узнали о славе рода, даже в Валгалле».

Торбранд посмотрел на Рагналла.

«Да будет так», — с жаром произнес он.

«Да будет так», — сказал и Ульфрик, который был лишь на одну зиму младше, но не уступал брату в горячности.

Торбранд дал себе слово либо вернуть славу роду, либо погибнуть, стремясь к этому.

С тех пор он сражался. В его жизни не было забот по хозяйству, свадьбы, пререканий с соседями или отдыха. Он все время проводил на войне. Видел только драки и кровь. Редкие мысли о тихой жизни вдали от поля битвы, где свою силу мог бы использовать для работы плугом, считал предательством памяти родителей. Последнее время он все чаще думал перестать разрушать и начать созидать. Впрочем, в такие моменты сразу вспоминал, что на нем лежит груз обязательства. И так, вероятно, будет до конца его дней.

Он и в этот раз отказался бы, если бы мог. Его возмутило, что король требовал сделать с этой мерсийской пленницей.

«Ты единственный, кому я могу это доверить», — сказал ему Рагналл. Король в определенной степени заменил ему отца, ведь родного он помнил плохо, за исключением моментов перед самой смертью, когда видел во взгляде укор. Это единственное, что он помнил во всех деталях. «Ты сможешь не только доставить ее в сохранности, но и обеспечить ей спокойное существование, пока не придет время использовать принцессу в игре».

«Это честь для меня», — сразу ответил Торбранд, не обращая внимания на то, как засаднило горло.

Сейчас он испытывал нарастающую тревогу оттого, что, находясь в этом шатре из ткани и меха, еще на территории Мерсии, все меньше думает о клятвах и долге, а все больше о ценности таких вот тихих вечеров.

Не знай он, что в христианском мире это осуждается, решил бы, что Эльфвина ведьма.

Она задрожала, хотя смотрела на него прямо и уверенно.

— Считаешь правильным заставлять меня так долго ждать ответа? Я же сказал, что хочу знать, что тебя пугает.

— Мне сказали, это больно, — наконец произнесла она.

Он перевел взгляд на ее живот, где кончиком пальца нарисовал руны. Две руны для защиты. Убедив себя, что делает это для короля, ведь ему нужна эта женщина. А вовсе не для того, чтобы избавить ее от страхов.

— В жизни многое причиняет боль. Но это не значит, что так бывает всегда.

Она совсем не выглядела испуганной.

— Отчего же это зависит?

— От мастерства практикующего.