Похищенная викингом

Лейф вскинул меч и бросился в атаку. Воины вокруг вскрикивали, ругались, рычали. Раздавался звон стали. Мужчины подначивали себя и противника, усмехались. Это были звуки каждого утра его жизни. Они же скрашивали вечера. Боги создали землю, а люди полили ее кровью. Сын по примеру отца, год за годом. Так же и его сыновья будут сражаться за честь и славу этой земли до той поры, пока не унесет ветер последние капли его крови, и, если повезет, он подхватит слова слагаемых о нем песен, которые люди будут петь холодной ночью у костра. Так было с его отцом. Дела принесли ему славу еще до того, как появился сын, способный прославлять род и дальше. Было время, когда эти мысли приносили утешение.

После утра, проведенного в битве, пусть и тренировочной, мысль радовала меньше. «Только представь, — прошептал, к его стыду, внутренний голос, — что отдашь дань памяти родителей не своей гибелью, как они, а своей жизнью?» Нанося удар мечом, он сказал себе, что не вынесет жизни с таким позором. Но в глубине души осознавал, что смог бы, вынес. Он уверился в этом благодаря Эльфвине и времени, проведенному в доме в долине. И это было самой большой бедой.

Закончив тренировку, мужчины прошли в главный дом, где деревенские женщины разогрели и подали им вчерашнее рагу. Каждый занял место, где мог. Торбранд взял миску и сел у стены. Это была деревня, где жили крестьяне, а не военный лагерь, поэтому в зале не было длинных столов. Вот так люди переживают зиму. Торбранд оглядел их и задумался.

Воины жили иначе. Они совершали набеги на новые земли и возвращались с добычей, которой хватало с лихвой, чтобы пережить трудные времена на территории врага. Они сушили рыбу, чтобы ее можно было долго хранить и перевозить на длинные расстояния, перед едой ее замачивали в воде, и она становилась как свежая. Это всегда выручало, если оказался в землях, где охота не приносит хорошей добычи, или время для нее неподходящее. У них были прочные шатры, которые легко собирались и могли защитить от ветра и снега. Однако то, что человек умел и делал, совсем не обязательно должно ему нравиться. Он предпочел бы жить в доме и есть рагу, сидеть у теплого огня в плохую погоду…

Эта деревня больше походила на поселения саксов, чем на те, что в его родных краях. И в людях, без сомнения, смешалась кровь жителей Нортумбрии и пришедших с других земель, чтобы приветствовать Рагналла как своего короля.

«Часто именно от своевременного признания короля зависит, выживешь ты или нет», — подумал с усмешкой Торбранд. Скорее всего, если в этой зале завтра появится Эдуард, местные будут почитать его так же. Короли приходят и уходят. Прав на землю легко можно лишиться.

Значение имеет лишь воля сражаться во что бы то ни стало.

«Впрочем, — размышлял он, проглатывая очередной кусок, — возможно, есть разные способы сражаться».

— Как себя чувствует наша мерсийская принцесса перед свадьбой? — спросил Ульфрик, садясь рядом. — Надеюсь, она будет веселой невестой.

Торбранд пожал плечами:

— Надеюсь, так и будет.

Лейф усмехнулся:

— Если получится увлечь ее, уговорить.

— Мне не надо уговаривать женщин, брат. Ей достаточно лишь посмотреть на меня, и вспыхнет желание.

— Хм, желание вонзить тебе нож под ребро, — усмехнулся Ульфрик.

— Но пока она этого не сделала, — парировал Торбранд и посмотрел в темные, глубокие и всегда грустные глаза брата. — Жаль, что ты не можешь сказать того же.

Ульфрик напрягся. Шрам на его лице подтверждал слова Торбранда. Как он и предполагал, Лейф начал, иронично сокрушаясь, вспоминать, как могучий воин позволил своей наложнице полоснуть себе ножом по щеке.

Началась перепалка, и Торбранд прислонился к стене, погрузившись в думы, как отреагировала Эльфвина на его сообщение об их свадьбе. Она смотрела на него так же, как в первую ночь в шатре после того, как он похитил ее на дороге. Тогда она легла перед ним, готовая принести себя, отважную и смелую, в жертву грозному чудовищу. Похоже, принцесса была даже разочарована, что жест будет не только не оценен, но и не принят. Так же она казалась почти возмущенной тем, что он собирается взять ее в жены.

— Но ты не хочешь на мне жениться? — Звуки гулко разлетелись по пустой зале.

— Я женюсь. Какая разница.

Она посмотрела на него с такой тоской, что сладость вкуса момента исчезла, будто ее и не было. А следом и маска, которую она, видимо, надевала всегда в обществе правителей и на этот раз тоже. Он невольно отметил, что ему больше всего нравится она естественная, без какой-либо маски. И без одежды.

— Я не слабая, какой считает меня ваш король, — сказала девушка. — Дядя хотел моей смерти, но согласился отправить в монастырь, заставить дать обеты Господу, которые потом не снять. Я никому ничем не угрожала.

Торбранд некоторое время молча ее разглядывал, задаваясь вопросом: что с ним происходит, отчего это непреодолимое влечение, отчего даже прикосновение к ее телу дарует утешение? Он держит ее лицо в ладонях или гладит шелковистые волосы, заплетенные в косу или лежащие на спине, и ощущает блаженство.