Похищенный, или приключения Дэвида Бэлфура

- Поверьте, я не заслужил этих слов, мистер Бэлфур, - сказал я. - На мне нет такой вины, которая была бы прискорбна для меня, а из-за меня и для вас - разве только обыкновенные человеческие слабости. "Первородный грех Адама, недостаток прирожденной праведности и испорченность моей натуры" - вот мои грехи, но меня научили, где искать помощи, - добавил я, так как, глядя на этого человека, решил, что произведу на него лучшее впечатление, если докажу, что знаю катехизис. - Но если говорить о мирской чести, то против нее у меня нет больших прегрешений, и мне не в чем себя упрекнуть; а в трудное положение я попал против своей воли и, насколько я понимаю, не по своей вине. Беда моя в том, что я оказался замешанным в сложное политическое дело, о котором, как мне говорили, вам лучше не знать.

- Что же, отлично, мистер Дэвид, - ответил он. - Рад, что вы оказались таким, как описал вас Ранкилер. А что касается политических дел, то вы совершенно правы. Я стараюсь быть вне всяких подозрений и держусь подальше от политики. Одного лишь не пойму: как я могу оказать вам помощь, не зная ваших обстоятельств.

- Сэр, - сказал я, - достаточно, если вы напишете его светлости Генеральному прокурору, что я молодой человек из довольно хорошего рода и с хорошим состоянием - и то и другое, по-моему, соответствует истине.

- Так утверждает и Ранкилер, - сказал мистер Бэлфур, - а это Для меня самое надежное ручательство.

- Можно еще добавить (если вы поверите мне на слово), что я верен англиканской церкви, предан королю Георгу и в таком духе был воспитан с детства.

- Все это вам не повредит, - заметил мистер Бэлфур.

- Затем, вы можете написать, что я обращаюсь к его светлости по чрезвычайно важному делу, связанному со службой его величеству и со свершением правосудия.

- Так как вашего дела я не знаю, - сказал мистер Бэлфур, - то не могу судить, сколь оно значительно. Поэтому слово "чрезвычайно" мы опустим, да и "важное" тоже. Все остальное будет написано так, как вы сказали.

- И еще одно, сэр, - сказал я, невольно потрогав пальцем шею, - мне очень хотелось бы, чтобы вы вставили словечко, которое при случае могло бы сохранить мне жизнь.

- Жизнь? - переспросил он. - Сохранить вам жизнь? Вот это мне что-то не нравится. Если дело столь опасно, то, честно говоря, я не испытываю желания вмешиваться в него с завязанными глазами.

- Я, пожалуй, могу объяснить его суть двумя словами, - сказал я.

- Да, вероятно, так будет лучше.

- Это эпинское убийство, - произнес я.

Мистер Бэлфур воздел руки кверху.

- Силы небесные! - воскликнул он.

По выражению его лица и по голосу я понял, что потерял защитника.

- Позвольте мне объяснить... - начал я.

- Благодарю покорно, я больше ничего не желаю слышать, - сказал он. Я in toto [1] отказываюсь слушать. Ради имени, которое вы носите, и ради Ранкилера, а быть может, отчасти и ради вас самого, я сделаю все для меня возможное, чтобы помочь вам; но об этом деле я решительно ничего не желаю знать. И считаю своим долгом предостеречь вас, мистер Дэвид. Это глубокая трясина, а вы еще очень молоды. Будьте осторожны и подумайте дважды.

- Надо полагать, я думал больше, чем дважды, мистер Бэлфур, - сказал я. - Позволю себе напомнить вам о письме Ранкилера, в котором он - верю и надеюсь! - выражает одобрение тому, что я задумал.

- Ну, ладно, ладно, - сказал мистер Бэлфур и еще раз повторил: - Ладно, ладно. Сделаю все, что могу. - Он взял перо и бумагу, немного помедлил и стал писать, обдумывая каждое слово. - Стало быть, Ранкилер одобряет ваши намерения? - спросил он немного погодя.

- Мы обсудили их, и он сказал, чтобы я, уповая на бога, шел к своей цели.

- Да, без божьей помощи вам не обойтись, - сказал мистер Бэлфур и снова принялся писать. Наконец, он поставил свою подпись, перечел написанное и опять обратился ко мне: - Ну, мистер Дэвид, вот вам рекомендательное письмо, я приложу свою печать, но заклеивать конверт не стану и дам его вам незапечатанным, как положено по этикету. Но поскольку я действую вслепую, я прочту его вам, а вы глядите сами, то ли это, что вам нужно.

"Пилриг, 26 августа 1751 года.

Милорд!

Позволяю себе представить вам моего однофамильца и родственника Дэвида Бэлфура из Шоса, молодого джентльмена незапятнанного происхождения, владеющего хорошим состоянием. Кроме того, он обладает и более ценным преимуществом - благочестивым воспитанием, а политические его убеждения таковы, что ваша светлость не может желать ничего лучшего. Я не посвящен в дела мистера Бэлфура, но, насколько мне известно, он намерен сообщить вам нечто, касающееся службы его величеству и свершения правосудия, то есть того, о чем, как известно, неустанно печется ваша светлость. Мне остается добавить, что намерение молодого джентльмена знают и одобряют несколько его друзей, которые с надеждой и волнением будут ждать удачного или неудачного исхода дела".

- Затем, - продолжал мистер Бэлфур, - следуют обычные изъявления преданности и подпись. Вы заметили, я написал "несколько друзей"; надеюсь, вы можете подтвердить, что я не преувеличиваю?