Похищенный. Катриона

Упоминание об отце заставило меня умолкнуть. Идя рядом с Катрионой, я смотрел на нее и вспоминал этого человека, все немногое, что я о нем знал, и то многое, что я в нем угадывал; я сопоставлял одно с другим и понял, что молчать об этом нельзя, иначе я буду предателем.

– Кстати, о вашем отце, – сказал я. – Я видел его не далее, как сегодня утром.

– Правда? – воскликнула она с радостью в голосе, прозвучавшей для меня укором. – Вы видели Джемса Мора? И, быть может, даже разговаривали с ним?

– Даже разговаривал, – сказал я.

И тут все обернулось для меня как нельзя хуже. Она взглянула на меня полными благодарности глазами.

– О, спасибо вам за это, – сказала она.

– Меня не за что благодарить, – начал я и умолк.

Но мне показалось, что если я о стольком умалчиваю, то хоть что-то все же должен ей сказать. – Я говорил с ним довольно резко. Он мне не очень понравился, поэтому я был с ним резок, и он рассердился.

– Тогда зачем же вы разговариваете с его дочерью да еще и рассказываете ей про это! – воскликнула Катриона. –

Я не желаю знаться с теми, кто его не любит и кому он не дорог!

– И все же я осмелюсь сказать еще слово, – произнес я, чувствуя, что меня бросает в дрожь. – Вероятно, и вашему отцу и мне у Престонгрэнджа было совсем не весело.

Обоих нас мучила тревога, ибо это опасный дом. Мне стало жаль вашего отца, и я заговорил с ним первый… Правда, я мог бы разговаривать умнее. Одно могу вам сказать: по-моему, вы скоро убедитесь, что дела его улучшаются.

– Но, наверное, не благодаря вам, – сказала она, – а за соболезнование он, конечно, вам очень признателен.

– Мисс Драммонд! – воскликнул я. – Я один на свете!.

– Меня это ничуть не удивляет, – сказала она.

– О, позвольте мне говорить! – сказал я. – Я выскажу вам все и потом, если вы хотите, уйду навсегда. Сегодня я пришел к вам в надежде услышать доброе слово, мне так его не хватает! Знаю, то, что я сказал о вашем отце, вас обидело, и я знал это заранее. Было бы куда легче сказать вам что-нибудь приятное – и солгать; разве вы не понимаете, как это было для меня соблазнительно? Разве вы не видите, что я чистосердечно говорю вам правду?

– Я думаю, что все это слишком сложно для меня, мистер Бэлфур, – сказала она. – Я думаю, что одной встречи достаточно и мы можем расстаться, как благородные люди.

– О, если бы хоть одна душа мне поверила! – взмолился я. – Иначе я не смогу жить! Весь мир словно в заговоре против меня. Как же я исполню свой долг, – если судьба моя так ужасна? Ничего я не смогу сделать, если никто в меня не поверит. И человек умрет, потому что я не смогу выручить его!

Она шла, высоко подняв голову и глядя прямо перед собой, но мои слова или мой тон заставили ее остановиться.

– Что вы сказали? – спросила она. – О чем вы говорите?

– О моих показаниях, которые могут спасти невинного,

– сказал я, – а мне не разрешают быть свидетелем. Как бы вы поступили на моем месте? Вы-то знаете, каково это, вашему отцу тоже угрожает смерть. Покинули бы вы человека в беде? Меня пытались уговорить всякими способами. Хотели подкупить и сулили золотые горы. А сегодня этот цепной пес объяснил мне, что я у него в руках, и рассказал, каким образом он меня погубит и опозорит. Меня хотят сделать соучастником убийства; я будто бы разговором задержал Гленура, польстившись на старое тряпье и несколько монет; я буду повешен и опозорен. Если меня ждет такая смерть – а я еще даже не считаюсь взрослым, –

если по всей Шотландии обо мне будут рассказывать такую историю, если и вы тоже ей поверите, и мое имя станет притчей во языцех, – как я могу, Катриона, довести свое дело до конца? Это невозможно, этого не выдержит ни одна человеческая душа!

Слова мои лились сплошным потоком, без передышки; умолкнув, я увидел, что она смотрит на меня испуганными глазами.

– Гленур! Это же эпинское убийство! – тихо, но изумленно произнесла она.

Встретившись с нею, я повернул обратно, чтобы проводить ее, и сейчас мы почти дошли до вершины холма над деревней Дин. При этих ее словах я, не помня себя, шагнул вперед и заступил ей дорогу.

– Боже мой! – воскликнул я. – Боже мой, что я наделал!

– Я сдавил кулаками виски. – Что со мной? Как я мог проговориться, это просто наваждение!

– Да что случилось? – воскликнула она.

– Я поступил бесчестно, – простонал я, – я дал слово и не сдержал его! О Катриона!

– Но скажите же, что произошло? – спросила она. –

Чего вы не должны были говорить? Неужели вы думаете, что у меня нет чести? Или что я способна предать друга?

Вот, я поднимаю правую руку и клянусь.

– О, я знаю, что вы будете верны слову, – сказал я. –

Речь обо мне. Только сегодня утром я смело смотрел им в лицо, я готов был скорее умереть опозоренным на виселице, чем пойти против своей совести, а через несколько часов разболтался и швырнул свою честь в дорожную пыль! «Наша беседа убедила меня в одном, – сказал он, – на ваше слово можно положиться». Где оно теперь, мое слово? Кто мне теперь поверит? Вы-то уже не сможете мне верить. Как я низко пал! Лучше бы мне умереть!

Все это я проговорил плачущим голосом, но слез у меня не было.