Похищенный. Катриона

«Безродная деревенщина, отца родного не ведает». Как ни взбешен я был этими словами и собственным позорным неведением, я едва не усмехнулся тому, что человек, столь жестоко преследуемый законом (и, к слову сказать, повешенный года три спустя), так разборчив, когда дело касается происхождения его знакомцев.

Уже на самом пороге он столкнулся лицом к лицу с

Аланом, оба отступили и смерили друг друга взглядами, как два пса с разных дворов. И тот и другой были невелики ростом, но оба так напыжились от спеси, что как будто стали выше. Каждый был при шпаге, и каждый движением бедра высвободил эфес, чтобы легче было ухватиться и обнажить оружие.

– Мистер Стюарт, когда глаза мне не изменяют, – сказал Робин.

– А если б и так, мистер Макгрегор, – ответил Алан. –

Такого имени стыдиться нечего.

– Не знал, что вы на моей земле, сэр, – сказал Робин.

– А я-то до сих пор полагал, что я на земле моих друзей

Макларенов, – сказал Алан.

– Это еще как сказать, – отозвался Робин Ойг. – Можно поспорить. Впрочем, я, сдается, слыхал, вы мастак решать споры шпагой?

– Разве что вы глухой от рождения, мистер Макгрегор,

– ответствовал Алан, – а не то должны были б слышать еще много кой-чего. Не я один в Эпине умею держать в руке шпагу. Когда, к примеру, у сородича и вождя моего Ардшила не так много лет назад случился серьезный разговор с джентльменом того же имени, что и ваше, мне что-то неизвестно, чтобы последнее слово осталось за Макгрегором.

– Вы не о батюшке ли моем говорите, сэр? – сказал

Робин.

– Очень возможно, – сказал Алан. – Тот джентльмен тоже не гнушался прицеплять к своему имени слово

«Кемпбелл».

– Мой отец был в преклонных годах, – возразил Робин.

– То был неравный поединок. Мы с вами лучше подойдем друг другу, сэр.

– И я так думаю, – сказал Алан.

Я свесил было ноги с кровати, а Дункан давно уже вертелся подле этих драчливых петухов, выжидая удобную минуту, чтобы вмешаться. Но при последних словах стало ясно, что нельзя медлить ни секунды, и Дункан, заметно побледнев от волнения, втиснулся между ними.

– Джентльмены, а у меня совсем иное на уме, – сказал он. – Видите, вот мои волынки, а вы оба, джентльмены, признанные музыканты. Давным-давно идет спор, кто из вас играет искусней. Чем же не славный случай его разрешить!

– А что, сэр, – сказал Алан, по-прежнему обращаясь к

Робину, от которого и на миг не отвел глаз, как и тот от него, – а что, сэр, до меня и впрямь словно бы доходил такой слух. Музыкой балуетесь, как говорится? Волынку когда-нибудь брали в руки?

– Я на волынке любого Макриммона заткну за пояс! –

вскричал Робин.

– Ого, смело сказано, – молвил Алан.

– Я и смелей говаривал, зато правду, – ответил Робин, –

и противникам почище вас.

– Это легко проверить, – сказал Алан.

Дункан Ду поспешно достал обе волынки, самое дорогое свое сокровище, и выставил гостям бараний окорок и бутыль напитка, именуемого атолским сбитнем и изготовляемого из старого виски, сливок и процеженного меда, которые долго сбивают вместе в строгом порядке и в нужных долях.

Противники все еще были готовы вцепиться друг в друга; но, несмотря на это, чинно, с преувеличенной учтивостью, уселись по обе стороны очага, в котором полыхал торф. Макларен усиленно потчевал их бараниной и «женушкиным сбитнем», напоминая, что его хозяйка родом из Атола и славится как первая по всей округе мастерица готовить это питье. Робин, однако, отверг угощение, потому что сбитень тяжелит дыхание.

– Я вас просил бы, сэр, заметить себе, – сказал Алан, –

что у меня вот уже часов десять маковой росинки не было во рту, а это тяжелит дыхание почище любого сбитня во всей Шотландии.

– Я для себя не желаю выгодных условий, мистер

Стюарт, – возразил Робин. – Ешьте, пейте; я последую вашему примеру.

Каждый съел по ломтю окорока и осушил стаканчик сбитня за здоровье миссис Макларен; затем, после бесчисленных расшаркиваний друг перед другом, Робин взял волынку и очень лихо наиграл какой-то мотивчик.

– Хм, умеете, – сказал Алан и, взяв у соперника волынку, сыграл сначала тот же мотив и на тот же лихой лад, а потом углубился в вариации, украшая каждую настоящим каскадом излюбленных волынщиками трелей.

Игра Робина мне понравилась, от Алановой я пришел в восторг.

– Не так уж дурно, мистер Стюарт, – заметил соперник.

– Однако в трелях вы обнаружили скудость замысла.

– Я? – вскричал Алан, и лицо его налилось кровью. – Я

заявляю, что это ложь.

– Стало быть, как волынщик вы признаете себя побежденным, – сказал Робин, – коль вам не терпится сменить волынку на шпагу?

– Разумно сказано, мистер Макгрегор, – ответил Алан. –

А потому на время (он многозначительно помедлил) я свое обвинение беру обратно. Я взываю к Дункану, пусть он нас рассудит.

– Полноте, ни к кому вам не надо взывать, – сказал

Робин. – Лучше вас самого ни один Макларен в Бэлкиддере не рассудит, ибо если принять в расчет, что вы Стюарт, вы очень сносный волынщик, и это святая правда. Подайте-ка мне волынку.

Алан так и сделал; и тогда Робин принялся повторять одну за другой и исправлять Алановы вариации, которые, как выяснилось, он досконально запомнил.