– Извини, – просипел я и жадно задышал ртом: воздуха не хватало, Огнеглазка по-прежнему давила мне на грудь всем весом.
Она смотрела поверх моей головы вдаль, на лес. Ее волосы свисали мне на лицо, почти заслоняя ее собственное, и все же на нем безошибочно читался страх. Она снова закрыла мне рот и сурово зыркнула – явный приказ не издавать ни звука. Потом скатилась с меня, да так ловко, что ни один колосок не дрогнул. Распласталась рядом, чуть подняв голову, продолжая внимательно смотреть на лес.
Я осторожно перевернулся на живот и глянул туда же.
Две девочки вдруг вскочили на ноги – видимо, услышали, как Огнеглазка меня сшибла. Сначала я ничего не заметил и хотел возмутиться, что она на меня набросилась, в то время как маленькие дети совсем одни в лесу и, возможно, нуждаются в помощи. Маленькие дети одни в лесу… что-то в этом было странное. Неправильное.
У одной девочки через все лицо тянулся шрам, рассекал щеку, так что видны были зубы и десны. Шрам уходил вниз, по шее к плечу, – грубый, выпуклый, словно перекрученная веревка. И очень старый. Слишком старый для такого маленького ребенка. У обеих девочек щеки выглядели непропорциональными, будто они чего-то напихали в рот. И – хотя, может, это свет так падал – под рыжеватыми ресницами не было видно радужки, только влажный черный блеск.
Светленькие головки поворачивались туда-сюда точными, хищными движениями. Та, что была без шрама, со змеиным шипением втянула носом воздух. Рот чуть раскрылся, и стало понятно, что с ним не так: желтоватые зубы в несколько рядов выпирали наружу. Но тут она снова сомкнула челюсти. Обе маленькие фигурки развернулись и полезли в заросли, растворились в тени нависающего мертвого ствола.
Солнце припекало по-прежнему, но мне вдруг стало холодно.
– Почему у них столько зубов? – прошептал я.
Сейчас, на неумолимо ярком солнечном свету, морщинки вокруг глаз-фонариков лейтенанта Гупты прорисовались четче и стали как будто глубже.
– Скорее всего, детские зубы – ну, молочные – просто не выпадают вовремя. А новые растут постоянно. Их развитие остановилось в этом возрасте.
– Развитие остановилось в этом возрасте?
– Да, – кивнула Огнеглазка. Приподнялась, опираясь на ладони, встала на четвереньки. – Модификация ноль-сорок восемь. Скорее всего, плод эксперимента с вечной молодостью.
Меня не прекращало трясти.
– Но почему они выглядят как дети?
По идее, вечно юный человек – это молодой взрослый. Который достиг половой зрелости и остался таким. Достаточно взрослый, чтобы… в общем, взрослый. Большой. Не ребенок.
– Думаю, это лишь одна из методик, которые применяли исследователи, – сказала Огнеглазка. – Остановка взросления. Есть насекомые, которые функционально бессмертны, поскольку никогда не достигают зрелости.
– И эти дети, получается, насекомые?
Все еще хуже, чем я думал.
– Нет, просто их сделали вечно юными по сходному принципу. Пошли дальше. Модификация ноль-сорок восемь просто падальщики, но где они, там могут быть и манекены.
Теперь она кралась еще осторожнее, согнувшись почти вдвое. Темно-красный китель, потертый, испятнанный и запыленный, на ярком свету все равно бросался в глаза. Я шел следом, тоже стараясь пригибаться.
Впереди, над верхушками колосьев, маячила граница возделанного поля, постепенно приближаясь. Еще немного, и дойдем.
Солнечный свет вдруг померк.
Я дернул Огнеглазку за полу чересчур просторного кителя. Она остановилась, обернулась.
– Что это такое? – шепотом спросил я, взглядом показывая на небо. Гроздь ламп, дававшая «солнечный» свет, начала тускнеть. Неужели система вышла из строя?
– Плановый ливень с грозой, – шепотом пояснила Огнеглазка. – Не стой, надо идти…
Она развернулась было вперед – и тоже встала как вкопанная.
Я ничего не слышал, только колосья рядом тихонько шелестели, словно от ветра.
– Что там?
– Этот чертов сукин сын, – вздохнула лейтенант. Я глянул вперед, туда, где заканчивалось поле. На его кромке возвышался темный силуэт с темно-синей искрящейся звездой на шее.
Посланнику-Индиго все же удалось нас выследить.
– Сукин сын, – согласился я.
Пальцы Огнеглазки стиснули мне локоть.
– Надо уходить. Посланник сейчас не главная наша проблема.
Это стоило бы записать, чтобы потом удостовериться: лейтенант сказала именно то, что я услышал. Индиго стоял с обнаженным клинком в вытянутой руке, но глядел не на нас, а прямо перед собой. На колосья, которые ветер гнул в его сторону. Странно, подумал я, и тут словно мороз продрал по коже: я вспомнил, что никакого ветра здесь нет.
Завертел головой и увидел, что неподалеку от нас с Огнеглазкой пшеница тоже ходит ходуном. Словно что-то приминает ее, и это что-то прямо, как по струнке, приближается к нам.
– Шон, беги! – крикнула Огнеглазка, и первый манекен вынырнул из золотистого моря колосьев.
35. Посланник, лейтенант и я
Дубинка Огнеглазки врезалась манекену в череп. Хрустнуло, брызнула темная кровь. Тварь рухнула на землю, задергалась в агонии.
– Беги!