Казалось, Огнеглазка разбудила меня через пять минут после того, как я закрыл глаза, – трясла за плечи так яростно, что аж перед глазами потемнело.
– Дрыхнешь как
Я в ответ широко зевнул. У нее опять сделалось очень странное выражение лица: так смотрит кошка, которую вдруг схватили на руки, и она не может понять, нравится ей это или нет. И тут я осознал, что тело буквально
Когда я наконец-то уговорил свой обиженный пресс позволить мне сесть, лейтенант Гупта уже устраивалась спать на пятачке, который выбрала: вплотную к стене, как можно дальше от края площадки.
– Если подберутся близко, просто тресни их чем-нибудь, – посоветовала она. – Нападут вряд ли, их пока слишком мало.
– Извини, что? – не понял я: во-первых, еще толком не проснулся, а во-вторых, натруженные мышцы не слушались и мешали сосредоточиться. Потом наконец огляделся.
Включенный фонарик Огнеглазка приткнула рядом со мной, и теперь у нас был еще один источник света помимо призрачного сияния огней Индиго. Они, кстати, еле мерцали – очевидно, он их приглушил, когда пошел спать. Луч фонарика прорезал темноту всего на несколько футов. Его край падал на пару маленьких грязных ступней. Пальцы с неимоверно отросшими желтыми ногтями то поджимались, то распрямлялись.
Под ступнями была нижняя, ближайшая к нам ступенька лестницы наверх. Я осторожно взял фонарик и посветил туда. Там, немного подавшись вперед, стоял «ребенок» и смотрел вниз. Несколькими ступеньками выше устроился еще один, уцепившись за перила и не сводя с нас внимательного взгляда.
Тихий, мягкий звук за спиной заставил меня вздрогнуть. Я резко обернулся, подняв руку с фонариком, и увидел третьего «ребенка», скорчившегося на четвереньках внизу лестницы, по которой мы поднялись. Запрокинув голову, он тоже пристально наблюдал за нами.
В стене что-то задвигалось, зашуршало. Я посветил туда и увидел, что из крошечной ниши прямо на меня смотрят черные влажные глаза.
Пока мы спали, «дети» сбежались сюда и окружили лагерь.
44. Сестры, государственные тайны и целая толпа жутковатых «детишек»
Огнеглазка
А насчет Индиго я сомневался. Он лежал на боку и дышал очень ровно, но не так, как дышат во сне. Дремал, может быть, но в настоящий крепкий сон не проваливался: видно, недостаточно доверял нам, людям.
А может, просто не мог уснуть, зная, что «дети» таращатся на нас из темноты, как на витрину с сэндвичами. Если так, я его вполне понимал.
Я уселся там же, где и спал, примерно посередине между лестницами вниз и наверх. Постукивал фонариком по колену, размышляя… Как именно караулить? Надо просто пялиться на этих тварей так же, как они на меня? Или прогнать? На каком их количестве пора будить союзников, чтобы те их перебили и мы могли унести отсюда ноги?
Не то чтобы я очень хотел видеть, как этих «детей» убивают. Да, Огнеглазка предупреждала – в случае чего действовать без колебаний. Да, они выглядели жутко, теперь я уже никак не мог принять их за настоящих детей. И все же сходство было достаточно сильное, чтобы содрогаться, представляя, как дубинка Огнеглазки размозжит маленькую головку.
Справа зашуршало. Я обернулся, посветил: тощее бледное «дитя» юркнуло вниз по лестнице, в луче фонарика мелькнула только голая спина. Добежав до нижней площадки, оно засело в углу, обхватив руками колени, и подняло на меня глаза.
Выходит, подобралось достаточно близко, прежде чем я заметил. Обернулся обратно к лестнице наверх – тамошние «дети» стояли на прежнем месте, не шелохнувшись. Как будто чего-то ждали. И тоже не отрываясь глядели на меня.
Пять минут спустя я снова развернулся, посмотрел вниз. «Ребенок», что прятался на площадке, уже стоял посреди лестницы, подняв голову. Глаза на бледном лице были большие-большие и черные-черные.
Когда я смотрел на них, они тоже глядели на меня. Но когда
По большей части «дети» не двигались с места, но нервничал я от этого не меньше. Да и, опять же, не любил ждать.
Индиго одного уже прогнал. И я встал на четвереньки, намереваясь… не знаю, погрозить им кулаком, что ли. Но стоило мне шевельнуться, как они бросились врассыпную. Я же в разы больше каждого из них, уныло подумал я, садясь обратно. От этой мысли почти стало стыдно.