– Но все же… – И тут я задумался: а знает ли он, что его ДНК – это ДНК ученых отсюда, с «Безымянного»? И что Мара Чжу не только его создательница, а в некотором смысле мать?
– Но может быть, вы знаете… ну… кого-то с таким же набором генов?
Индиго не ответил. Оно и понятно…
– А тот второй кийстромец, который был с вами, он кто? Твой кузен? – спросила Тамара.
– Бенни? Нет, мы не родственники, он мой друг.
– Понятно, – отозвалась она до того странным тоном, что я не решился переспрашивать.
– Что это? – вдруг насторожился Индиго. Я глянул туда, куда он показывал: что-то росло прямо из стены, покрытое зелеными ветвями.
Да нет, не росло. Ветви действительно были – торчали в разные стороны, вперемешку с обломками металла и пластиковыми трубами. А вот «листьями» оказались клочья ткани, которые связывали между собой все элементы конструкции, будто плот из бревен.
– Вот дрянь, – выдохнула Тамара, – здесь гнездо.
45. Гнезда?!
– Я не подумала, что «дети» здесь гнездятся, – сказала Тамара. – Должно быть, они перебрались в эту шахту уже после того, как наша группа прошла здесь.
– «Дети» гнездятся?!
Я попытался представить: «ребенок» сидит в гнезде, надувшись как голубь, и ухмыляется во все свои многочисленные ряды зубов.
– Но гнезда же вьют птицы! Неужели этим «детям» и птичьи гены впихнули? И разве бывают бессмертные птицы?
– Люди тоже вьют гнезда, – возразил Индиго, – на чем, по-вашему, вы спите?
– На кроватях? А Посланники на чем спят?
– Они не птицы. И это плохой признак, – мрачно прервала нас Тамара, – он означает, что впереди их действительно много. Возможно, так много, что они все-таки решатся напасть. Надо спешить.
– При необходимости мы сможем отбиться, – заметил Индиго.
– У меня, знаете ли, нет ни малейшего желания разбивать дубинкой детскую голову.
– Я думал, тебе все равно, – удивился я.
– Неправильно думал, Шон. Мне не все равно, – отрезала Тамара и быстрее полезла вверх.
Теперь сооружения из металла и пластика, набитые ветками, попадались все чаще и чаще. Я вдруг вспомнил двух «девочек», которых мы видели на опушке леса рядом с полем, – тех, что так напомнили мне Бриджит и Лизу. Интересно, они собирали ветки для гнезд? Последние, кстати, после слов Индиго действительно казались похожими на плетеные матрасы.
Птичья тема никак не хотела меня отпускать.
– Рядом с моим родным городом был здоровенный утес, – начал вспоминать я, – голая скала, в которой один из первых колонистов вырезал ступеньки до самой вершины. И построил себе там дом.
Каждый шаг давался теперь легче. Я как будто сам всплывал вверх… или это голова порывалась уплыть, позабыв о теле? Сам того не замечая, я то и дело отклонялся в сторону и чувствовал, что меня шатает, только когда задевал плечом стену или бедром перила лестницы. Наверное, так действовала сила инерции.
Но легкость была обманчива и крайне опасна: если не удержаться и упасть, быстро вспомнишь, что там, внизу, притяжение сильнее.
– А когда он умер, там устроили национальный парк, – продолжал я. В ступенях то тут, то там попадались прорехи: должно быть, «дети» растащили решетки для своих гнезд-матрасов. Но мне это не мешало: я с легкостью их перескакивал. – Можно было подняться на самый верх утеса и поглядеть на орланов, которые там гнездились. Мы с сестрой как-то раз перелезли через ограждение и забрались прямо в гнездо. Оно было огромное! Мы уселись в самой середине, и вокруг еще было полно свободного места. Это гнездо пустовало, и мы не боялись потревожить птенцов.
– Шон, – сказала Тамара, – я понимаю: «дети» нас уже засекли, и тишину можно не соблюдать. Но, может, прекратишь сотрясать воздух? Силы лучше тратить на подъем.
– Я же вроде и так поднимаюсь, – возразил я.
Хотя… переводить дыхание
Но Огнеглазке я не собирался признаваться, что согласен с ней. Копам вообще не надо давать понять, что они правы, это слишком раздувает их самомнение.
– Так вот, кто-то нас там заметил и сообщил в город. Нам не разрешили самостоятельно выбраться и спуститься по лестнице в скале. Пришлось сидеть и ждать, пока подойдут спасатели с веревками и сетями и вытащат нас.