Похититель бессмертия

46. Мамин платяной шкаф

Однажды меня заперли в мамином платяном шкафу. Не очень надолго, и я это полностью заслужил. Мама никогда не любила выбрасывать вещи, уйму всего хранила «как память». Теперь я ее понимаю гораздо лучше, чем тогда. Вся память о ней осталась там, на Кийстроме, и превратилась в пепел. Иногда я жалел, что не удалось взять с собой хоть маленькую коробочку каких-то вещей. Но если бы удалось, это были бы чьи-то чужие воспоминания, не мои.

Я и до этого не любил тесные помещения, а уж потом – тем более. Многочисленные коробки с мамиными воспоминаниями давили со всех сторон, не давая даже развернуться. Но я все равно как-то умудрился и забарабанил в дверь, сперва ругаясь, потом умоляя Бриджит или хоть кого-нибудь выпустить меня.

Было тесно и темно. Я стоял на обеих ногах и не мог отделаться от мысли: а в гробу так же себя чувствуешь? Тоже ведь темное замкнутое пространство. А вдруг я уже в нем? С этой мыслью я бешено замолотил изнутри в дверцу, пока кто-то ее не открыл и я не вывалился наружу.

* * *

Я стоял на ступеньке чуть ниже Тамары, упираясь бедром в перила, а противоположным плечом – в стену. Уже здесь было слишком тесно, слишком узко. Насколько она длинная, эта навесная лестница? Ладно еще долго подниматься, когда вокруг просторно, как в основании шахты. Или проползти буквально пару футов по крошечному лазу вроде тех, что так любит лейтенант. Но лезть в такую душегубку на высоту больше собственного роста? Вот дерьмо…

Тамара подняла фонарик, посветила на хрупкую лестницу в узкой трубе. Нахмурилась.

– Ну да. Гравитация уже ослабела настолько, что подниматься по обычной лестнице было бы тяжелее. В микрогравитации навесные лестницы удобнее. Умеешь цепляться ногами за перекладины, чтобы не упасть?

И тут она увидела мое лицо.

– Эй, ты в порядке?

– Да, все нормально.

– Не похоже.

Тамара окинула меня оценивающим взглядом, как автомеханик – барахлящую машину. Да я на нее и смахивал – изможденный, жалкий, еле шевелящийся. И назад не вернуться: слишком далеко и слишком много опасных тварей.

– Справишься? – спросила она.

Сама боится высоты и все же без колебаний лезет вверх – потому что другого пути нет. Вот так же мне пришлось продираться через полузаваленный тоннель вместе с Индиго и другими Посланниками: двигайся вперед, или умрешь.

Вот только он был гораздо, гораздо короче. И рядом был Бенни. И Квинт, при которой трусить было стыдно.

А сейчас из нас троих трусил я один. И вместо Бенни рядом были чужаки. Если я упрусь и не полезу, они заставят меня силой. Или выпытают, где Философский Камень, а потом просто бросят здесь. А назад нельзя: там «дети» и черт знает что еще.

– А что, у меня есть выбор?

Тамара нахмурилась еще сильнее.

– Я пойду первой, – сказала она, – не отставай. Над нами двигатель, поднимемся туда – и полпути пройдено.

Только полпути… Может, лучше бы сенатор взорвал мой имплант прямо сейчас и избавил от мучений? Тогда и лезть не придется.

Тамара начала подниматься. Сначала я видел ее ноги от колен и ниже, потом только ступни. Потом и они исчезли, только подошвы звякали по металлическим перекладинам. Собственное дыхание снова оглушительно свистело в ушах, как несколько минут назад, когда они заговорили про Итаку. Вот вспомнил, и стало еще хуже.

А может, не только в ушах шумит? Может, это эхо идет от моего дыхания по узкой длинной трубе? В такой близости от центра корабля я физически ощущал его вращение и надеялся только, что Огнеглазкина походная каша удержится в желудке.

Ноги, казалось, просто не желали двигаться.

– Эй, Индиго, может, включите фиолетовый? – в шутку попросил я Посланника, бесшумно поднявшегося по последним ступеням и стоящего позади меня. – Я почувствую угрозу и полезу быстрее.

– Значит ли это, что страх перед Первой заставил вас тогда спуститься в тоннель? – поинтересовался он. Обычно тихий голос в здешней тесноте звучал чуть громче.

Да не столько Первой я боялся, сколько того, что она может сделать с Квинт, если та откажется лезть. Я тогда сознавал, что, если не двинусь дальше, Индиго может меня убить. Но мысль о том, что Первая угрожает смертью Квинт, стала почему-то гораздо более сильным стимулом.

Я шагнул под лестницу, поднял глаза на поднимающуюся Тамару. Труба была даже теснее, чем мне казалось. Вот лейтенант потянулась к следующей перекладине и ударилась локтем о стену. Вот чуть отклонилась назад, чтобы глянуть вверх – и ее волосы, развеваясь в микрогравитации, темным ореолом окутали голову и задели тоннель.

Нет, подумал я. Не могу. Там же нет воздуха! Я и здесь-то дышу тяжело и часто, а в легких его все равно недостаточно.

Индиго вдруг сказал что-то на сестринском.

– Что? – переспросил я. Это было единственное слово, которое удалось вспомнить. И на которое хватило дыхания.

– Первая меня вырастила, – повторил он на кийстромском.

47. Меня можно подкупить, но исключительно языкознанием