Похититель бессмертия

– Мара Чжу виновата только в одном: в том, что сделала, столкнувшись с провалом, – сказал Индиго. – Она не довела дело до конца. Нужно было уничтожить и данные, и образцы. Но вместо этого она позволила забрать с корабля эмбрионы Посланников и не смогла уничтожить все копии данных по Философскому Камню. Те, кому ради этих результатов пришлось страдать и умирать, должны обрести покой. Нельзя, чтобы теперь какие-то ученые рылись в их данных, как стервятники в мертвой плоти. Но моему народу эти данные необходимы – без них не удастся завершить то, что начали наши создатели. В свете того, что Мара Чжу сделала и что сделать не смогла, уже не важно, Шон, что она к нам чувствовала. Что до вас, лейтенант, я понимаю, для какой благой цели вам нужны эти файлы, но цена, что заплачена за них, слишком высока.

Из того, что он сказал, я понял немного. Мог бы понять и больше, но это все равно что сидеть и складывать заново разбитый витраж: да, в итоге узор сойдется и будет обозначать то, что должен, но я знаю, что при этом изрежу в кровь все пальцы.

И все же его слова опять заставили меня вспомнить Кийстром.

Индиго, не отводя глаз от трупа в резервуаре, отступил на шаг назад, расправил узкие плечи. Положил ладонь на шейное кольцо и несколькими нажатиями сгустил цвет до фиолетово-черного. А потом замигал в каком-то странном, гипнотическом ритме. Тело в мутной жидкости продолжало медленно вращаться. В рваном, дергающемся свете казалось, что оно на время вновь обрело утраченную жизнь и жаждет повернуться так, чтобы взглянуть Индиго в глаза.

– Что это было? – спросил я, когда все кончилось.

Индиго опустил руку. Его шейное кольцо все еще мерцало темно-фиолетовым.

– Традиция.

Он не сказал «молитва», но уж ее я узнаю в любой форме. Вспомнилось, как я воздал последние почести чьим-то неупокоенным костям, еще в самом начале нашего безумного похода. И как Индиго тогда встал на колени рядом и протянул мне руку.

– Вам нужен кто-то еще, чтобы сделать все правильно?

Его взгляд впился мне в лицо, пронзительный, непроницаемый. А потом он обхватил за запястье мою руку с фонарем и поднял вверх.

– Вот так, – тихо сказал он и промигал какую-то фразу: часть четверостишия на языке света. Я, как мог, повторил, хотя и было ясно: точно воспроизвести не получается. Сложно повторять комбинацию, не понимая значения ее отдельных элементов.

Индиго покачал головой.

– Я объясню. Вот это, – он промигал часть сигнала, – означает «умер» или «уже умер». Но если добавить в начале вот эту часть, все вместе будет означать существительное. Понимаете?

Я вроде понял. И медленно промигал: «Те, кто уже мертвы».

Он коротко кивнул.

– А вот эти части в начале и в конце означают обращение. Попробуйте.

Световая фраза начиналась с тусклых сигналов, которые, впрочем, быстро набирали яркость. И заканчивалась тем же единичным тусклым отсветом, завершавшим «существительную» часть.

Надо же, на языке света вместо предлогов было обрамление.

– «Тем, кто уже мертвы», – перевел я.

– В следующей строке принцип тот же, – сказал Индиго и промигал еще часть фразы. – Набор сигналов, который повторяется в начале и в конце, означает «исходит от». А существительное в центре значит «не умрет» или «остается жить». В моем языке несколько форм будущего времени. Эта обозначает намерение.

Он промигал строчку целиком. В обоих фрагментах, обозначающих существительное, была одна и та же корневая форма глагола – длинная пауза между вспышками. Это, видимо, было слово «умирать».

– «Те, кто остается жить», – перевел я.

– «Я, остающийся жить», – мягко поправил Индиго, – так точнее.

Точно так же он показал и следующие две строчки, терпеливо объясняя структуру предложений, и я наконец запомнил каждую фразу полностью.

– «Ваши тела упокоятся здесь», – перевел я. Это была уже другая временная форма будущего, чуть иная комбинация ярких и тусклых сигналов. – «Но память о ваших жизнях пребудет». – Снова форма намерения.

Все время, пока длился этот неожиданный урок, я ждал, что Огнеглазка прервет его. Напомнит, что вокруг кишат чудовища и что пора двигаться дальше. Но она не проронила ни слова, пока Индиго учил меня молиться на языке его народа.

В конце концов он решил, что более-менее получается, и снова повернулся лицом к трупу в резервуаре. Я встал рядом, плечом к плечу, накрыв пальцами регулятор яркости моего фонарика. Пальцы ощутимо дрожали. Это снова давал о себе знать давний детский страх: а вдруг Бог не услышит, если произнести молитву неправильно? Нет уж, сейчас все нужно сделать как положено.

Индиго начал молиться, а я подхватил, подстраиваясь под его ритм, изо всех сил стараясь мигать как можно точнее.