Похитительница кошмаров

Она сидела, заплетая в косу длинные светлые волосы сестры, на полосатом одеяле посреди широкой зелёной лужайки. Всё, кроме травы, было смазано, но это не имело значения, потому что единственное, что волновало Марен, – это Хэлли. Она заплетала Хэлли косу, и костяшки её пальцев касались тёплой и твёрдой спины сестры. В воздухе пахло солнцем и свежескошенной травой. Вокруг раздавалось щебетание и трели птиц. Марен продолжала плести косу – прядь за прядью, прядь за прядью. Коса всё росла и росла. В конце концов Марен была вынуждена свернуть её у себя на коленях. Казалось, ей не будет конца, но Марен не возражала. Она любила сестру, ей было приятно сидеть вместе с ней под этим ослепительным небом.

Тёмно-зелёный газон начал рябить в глазах и закручиваться, образуя большие катящиеся волны, унося с собой одеяло с сидящими на нём Марен и Хэлли. Они плыли вверх-вниз, вверх-вниз. Марен сняла с запястья резинку и закрепила ею конец косы Хэлли. Вверх-вниз, вверх-вниз. Взяв конец косы, который был свёрнут у неё на коленях, она обернула его вокруг талии Хэлли и своей собственной, и прижалась щекой к спине сестры.

– Пока мы вместе, мы в безопасности, – прошептала она.

Хэлли не шелохнулась, но Марен знала: сестра её слушает. Коса будет оберегать их, несмотря ни на что.

* * *

Марен проснулась от резкого запаха жареного лука. Она натянула на голову одеяло, закрыла глаза и попыталась вернуться к Хэлли, в тот залитый солнцем сон, от которого остались только фрагменты. Мягкость рубашки сестры под её щекой, мягкость её собственной подушки. Призрачное присутствие сестры.

– Вернись, – прошептала она, но сон продолжал тускнеть.

Она должна быть осторожной и не злоупотреблять этими снами, потому что после них реальность ранила в тысячу раз больнее. Марен отбросила одеяло и, пока остатки сна парили по краям её сознания, тихо лежала, вдыхая кухонные запахи. Что бы там ни готовилось на кухне, в её животе вскоре заурчало. Она услышала голос мамы, потом отца и взглянула на часы. Было всего шесть тридцать. Они ещё ни разу не возвращались домой так рано. Причём сразу оба. Неужели что-то случилось? Или им неким образом стало известно, что она натворила?

С трясущимися поджилками Марен на цыпочках пошла по коридору, пытаясь услышать, что говорят родители. Внезапно мама рассмеялась, к ней тотчас присоединился басистый смех отца. Марен не помнила, когда они в последний раз так смеялись. Она бросилась в кухню и увидела, что родителя стоят, прислонясь спиной к столу, а на плите кипит кастрюля с супом.

– Как хорошо, что ты проснулась, – сказала мама, добавляя перца в кипящий суп.

– Над чем вы смеялись? – Марен прислонилась к противоположному концу стола, боясь нарушить этот хрупкий и редкий момент счастья.

– В кафе рядом с моей работой появился новый парень, готовящий сэндвичи, – сказал отец. – И у них там есть специальное предложение: можно взять полсэндвича и чашку супа. И женщина передо мной заказывает себе этот набор и просит половину сэндвича с индейкой.

Мама продолжила помешивать суп, но плечи её дернулись. Она явно знала, что за этим последует.

– И этот парень делает сэндвич с индейкой, разрезает его пополам и дает ей половину. А потом он наклоняется над прилавком и говорит мне, – голос отца упал до шёпота, – «я никогда не знаю, что делать с другой половиной».

Мама громко рассмеялась. Марен не слышала её смеха уже сто лет. Отец ждал, что она сделает то же самое.

– Я… я не поняла юмора, – призналась Марен.

– Он мог просто разрезать кусок хлеба пополам, чтобы сделать половинку сэндвича. – Мама сделала глоток из бокала вина.

Отец взял нож и принялся нарезать хлеб. Он даже зашёл по дороге в пекарню, чтобы купить французский багет.

– Точно. – Марен почувствовала себя глупо, что сама не догадалась, но её родители были счастливы, а это бывало так редко, и ей тоже следует постараться быть счастливой. Даже если… Она выбросила эту идею из головы. Даже если… ничего.

– Готова спорить, у него где-то есть запас полусэндвичей, – сказала мама. – И он тайком выносит их, когда вечером уходит с работы.

Папа схватил ломоть багета, засунул его под рубашку и, насвистывая, неторопливо вышел из кухни. Мама так смеялась, что ей пришлось поставить стакан, а когда папа вернулся и изобразил, что ещё что-то прячет в карманы, Марен невольно присоединилась к их веселью. Похоже, они стали другой семьёй и придумывали новый способ веселиться, теперь уже втроём. Как хорошо, что Хэлли этого не видит.

При этой мысли смех Марен мгновенно умер у неё в горле, а вот слёзы в глазах остались. Она оторвала от рулона над раковиной бумажное полотенце и вытерла лицо.

– Как твоя голова сегодня? – спросила мама.

– Вроде бы лучше.

Мама прижала ладонь к её лбу. Мама вечно жаловалась на то, что у неё всегда холодные руки, но когда Марен бывала больна, эта прохлада была особенно приятна. Эх, если бы их холод просочился сквозь череп и успокоил хаос в её голове! Она знала, что должна рассказать родителям про Якобы-мисс-Мало. Но всё так запуталось, а она понятия не имела, как это распутать.