Похитительница кошмаров

– Моя бабушка заперла их в сейфе с шепчущей пылью, а я не знаю шифра. – Марен молилась, чтобы Обскура не уловила запаха кошмаров, спрятанных на дне её рюкзака.

Обскура презрительно фыркнула и вздохнула:

– Что ж, боюсь, это конец. Надеюсь, тебе нравилось проводить время с сестрой… и в магазине твоей старой милой бабули. В любом случае ей пора на покой.

– О чём это вы? – удивилась Марен.

– Все эти жуткие кошмары указывают на твою бабушку. – В тёмных глазах Обскуры блеснула злоба. – В конце концов, это она их создала. Осмелюсь сказать, если ты позвонишь в полицию, там довольно быстро во всём разберутся и вычислят всё, включая пишущую машинку, на которой она печатала записки с угрозами.

Марен представила груду старых пишущих машинок, ожидающих ремонта. Невозможно узнать, использовала ли Обскура хотя бы одну из них.

– Но это абсурд, – вспылила девочка. – С какой стати кто-то поверит, что бабушка рыщет по всей округе и пичкает горожан кошмарами? А потом пытается заставить их покинуть город?

– Есть немало причин, по которым человек может захотеть избавить город от других людей, владеющих магией. – Обскура задумалась. – Что касается обычных людей…

– При чём тут обычные люди? – спросила Марен, но Обскура пропустила мимо ушей её вопрос.

– Разве после того, как покупателю приснился кошмар, она не предлагает успокаивающие сны? Отличный способ заставить их приходить в магазин и тратить деньги. А ещё есть кадры, на которых ты кладёшь сны в рот пациентов, лежащих без сознания.

– Это моя родная сестра! – Марен подавила желание наступить на остромысую туфлю Обскуры.

Но Обскура вновь продолжила, как будто Марен ничего не сказала:

– Если всё это выйдет наружу, я не думаю, что кто-то захочет покупать ваши сны… или даже ваши пишущие машинки. – Обскура преувеличенно надула пурпурные губы. – И это при условии, что полиция не закроет ваш магазин. А я думаю, что закроет.

Марен тяжело сглотнула. Было бы ужасно лишиться магазина. Но ещё хуже – утратить уважение жителей Рокпул-Бей. Клиенты доверяли их семье, а она предала их, помогая этой ужасной женщине вторгаться в их самые сокровенные мысли и чувства. Марен заслужила их ненависть, но остальная часть её семьи тоже будет опозорена. Им придётся уехать из города.

– Я… мне придётся приготовить кошмары самой, – пролепетала Марен. – Это займёт пару дней. – Приготовленные ею кошмары будут не такими страшными, как кошмары Лишты или Хэлли, но это не главное. Собственно, так и должно быть. Что-то вроде сна о пирамиде и плюшевом мишке. – И, скорее всего, я не смогу раздобыть шепчущую пыль.

Обскура покачала головой:

– У тебя есть один день. Меня не волнует, что тебе придётся делать, но рекомендую что-нибудь придумать.

Марен был до дрожи ненавистен высокомерный тон этой женщины. Похоже, Обскура привыкла командовать людьми и ни разу в жизни не встретила несогласия или отпора. Но Марен ей не прислуга. Пусть даже не надеется. Она сделала пару шагов к фасаду больницы и остановилась.

– Вы по-прежнему боитесь змей? – спросила она.

Обскура выпучила глаза. Она убрала руки за спину, но прежде чем она это сделала, Марен заметила, как она сжала кулаки, да так, что даже побелели костяшки пальцев. Ага, вот и слабое место… Крошечная дырочка в чулке, которая, если правильно за неё потянуть, превратится в гигантскую рваную дорожку. Просто Марен пока не знала, как правильнее потянуть…

– У тебя один день, – огрызнулась Обскура.

– Я сделаю всё, что смогу, – сказала Марен и, подбежав к входной двери, нырнула в спасительный вестибюль больницы.

* * *

Хэлли лежала в постели немного неровно. Марен хотелось, чтобы причиной этому было то, что она пошевелилась, но, скорее всего, медсестры просто вновь подключили её к медицинским аппаратам или обтирали влажной губкой. Хэлли умерла бы от унижения, узнай она, что её обтирают губкой. Но она не выглядела униженной. Она выглядела спящей и чуточку печальной, как всегда. Марен плотно закрыла дверь, проверила палату и все цветочные композиции на предмет скрытых камер и пододвинула стул к кровати сестры.

– Меня шантажирует всемирно известная балерина, – прошептала она. – Разве это не смешно? Но на самом деле нет, ничуть не смешно. Она видела, как я давала тебе сны, и теперь заставляет меня готовить для неё кошмары. Я не могу никому рассказать, потому что, если я это сделаю, магазин бабушки закроют, её саму могут арестовать, а мне больше не разрешат навещать тебя.

Марен представила себе, как её слова скользят по слуховому каналу сестры, достигают мозга и проникают сквозь туман комы. Она разрывалась между надеждой, что Хэлли её слышит, и надеждой, что не слышит, потому что всё это так грустно и несправедливо, а у Хэлли и без того хватает проблем.

– Я не знаю, что мне делать, – прошептала она. – Точнее, я знаю, что должна делать, но не думаю, что могу. Я просто хотела всё исправить, чтобы тебе не пришлось ехать в то учреждение на длительный срок, но лишь всё испортила.