– Почти ничего не переменилось. Та же усобица, впрочем, есть надежда, что она скоро закончится, даже несмотря на мои старания. Я не слишком люблю тех, кто узурпирует власть, по твоему примеру, помог повстанцам. Сам не знаю, зачем, все равно они обречены оказаться либо в яме, либо на кресте. Ты оказываешь на меня дурное влияние.
– Бывает, – усмехнулся Мертвец.
– Странно, что ты вспомнил об Урмунде.
– Наверное, именно республику считаю своей родиной. Чего бы она со мной ни делала.
– Да, это слова истинного урмундца. Как говорят солдаты, Урмунд оттого посылает тебя куда подальше, чтоб ты непременно вернулся обратно.
– Ты тоже служил в армии республики.
– Ты забываешь, что когда я был молод, Урмунд именовался Лантийским царством. Но, да, я служил своей родине, пожалуй, слишком долго. Вот и теперь не могу избавиться от этого служения. А как дела в Кривии? – вдруг спросил Жнец, перебивая сам себя. Наемник пожал плечами, сразу не зная, что ответить.
– Я, как вернулся из Рети, больше никуда не выезжал. Убивал чудовищ здесь. Кажется, этот год можно считать прожитым, а не пройденным. А может, это потому, что я разменял четвертый десяток. Тоже старею, как видишь. У тебя научился, – и улыбнулся знакомо, половинкой рта.
– А здесь как? – не отставал Жнец.
– Все по-прежнему. Кривичский царь сюда носа не кажет, местные живут спокойно, торгуют и… ах, да, недавно открыли амфитеатр – больше для зачастивших гостей из Урмунда, чем для себя. Да и сражаются там наемники, а не пленные. Меня приглашали. Но ведь я-то убиваю чудовищ.
– Там их наибольшее скопище.
– На трибунах, – с сожалением произнес Мертвец. И тоже стал смотреть на море, едва колышущееся на слабом ветерке.
Какое-то время оба молчали, Жнец медленно встал, обулся, повел товарища в трактир, пропустить стаканчик вина.
– Люблю море. – неожиданно произнес он, когда синяя гладь скрылась за поворотом узкой улочки. – Странно для некроманта, должного его и бояться и ненавидеть. Но ничего с собой поделать не могу. Как первый раз увидел, так и влюбился. Но тогда я уже постигал темные науки и не мог разорвать связь, чтоб скрепить заново. Может и зря.
– Зато прожил лишние двести лет.
– Именно так. Лишние. Ладно, идем, вот этот трактир я имел в виду.
Корабль прибыл следующим утром, тяжело качаясь на мелких волнах, плеща увядшими парусами, точно перебравший матрос возвращался в нелюбимый дом после долгого отсутствия. Родственники и друзья запоздавших путешественников, да и сам хозяин судна бросились к командиру, выясняя причину недельной задержки. Тот поначалу извинялся, коря обстоятельства: едва вышли в море, сдохли от чумки все вестовые голуби, потом пришлось приставать к берегу, менять реи, забивать открывшиеся в дороге течи. Но все живы, здоровы, благополучно доставлены на место. Хозяин, не выдержав, принялся орать громче всех, мол, твоими стараниями я у десятка купчин в долгах за просрочку, хоть меха и амброзии доставлены в порядке? Капитан кивал молча, потом, не выдержав угроз содрать все недоимки с него, тоже перешел на крик.
– Песья кровь, почему я рискую жизнями путешественников, перегружая посудину? Мы едва смогли добраться. Неф гнилой, еле держится, его затопить жалко, а ты вон сколько человек набил, да товарами заполнил. Жадность задушила. В прошлом году твой двадцатилетний когг на мель сел, кто его спасал? Ты, что ли? Скажи спасибо капитану галеры, вытащил всех. От тебя все лоцманы, все гадатели разбежались, кого ты на борт набираешь, вот эту пьянь? Ей и по суше идти тяжко. Что скалишь зубы, как волк, скажи, почему у тебя три судна осталось, и те едва на плаву?
Гнев спасшихся и их родичей немедля переключился на хозяина, от самосуда того спасла только охрана порта, утащив с разгневанных глаз подальше – пред очи портового печатника.
– Чую, непросто мне будет добраться до Эльсиды, – сказал наемник, отходя от людской массы. – Других кораблей пока не предвидится.
– Это верно, – ответил его мыслям женский голос. – Утха как тупик, сюда заходят только корабли из соседних стран. Чтобы отправиться куда-то, порой приходится долго ждать.