Поход на Бар-Хото

– Есть выражение: лицо войны, – ответил я. – Для меня оно – лицо того китайца. Ничего страшнее я в жизни не видел.

– Даже на германском фронте?

– Я служил в штабе корпуса, – сказал я, – от до окопов было километров двадцать. Если тебе хочется видеть во мне боевого офицера, героя войны, ничем не могу помочь.

– А как же?.. – одним пальчиком тронула она мое плечо, где остался шрам от шрапнели.

Я объяснил, что это случайность, ничего героического. Ночью с наштакором заблудились на автомобиле, заехали не туда и утром попали под обстрел.

В моей офицерской биографии нет ничего такого, чем можно пленить женщину, – я дослужился до капитана, ни разу не побывав под огнем. В Монголии участвовал в стычках с китайцами на Калганском тракте, хотя и там непосредственно на поле боя никак себя не проявил. Я исполнительный и грамотный штабной работник, но лишь в очень малой степени обладаю необходимыми военному человеку качествами: физической отвагой, самообладанием, умением в нужный момент отключать одни чувства и включать другие.

– И очень хорошо, – одобрила Ия отсутствие во мне этих черт.

Сидели на берегу Селенги. Ия старается бывать у меня как можно реже; пока не настали холода, раз или два в неделю встречаемся с ней на Селенге. Здесь у нас устроено сезонное убежище в зарослях тальника. Два пустых ящика служат креслами, третий – столом. Застланные ветошью и верхней одеждой доски – наше ложе любви.

Ия приходит сюда отдельно от меня, уходим тоже порознь, чтобы никому не мозолить глаза нашими отношениями. Здесь мы проводим убывающий с каждой неделей отрезок времени между концом рабочего дня и наступлением темноты. Едим то, что ей удается вынести из столовой, курим, говорим обо всём на свете, кроме ее оставшегося в Ленинграде мужа.

Разогревать еду не рискуем, костер – недоступная для нас роскошь. Дым заметят со станции, прибегут милиционеры, а лишний раз иметь с ними дело нам ни к чему, хотя охотятся они не на таких, как мы, а на сибирских и забайкальских чалдонов. Советская власть проредила это бродяжье племя, но под корень не извела. Изредка на реке, а то и в самом поселке я встречаю этих оборванцев с котомками, темноликих отнюдь не от загара. На лице у них такой толстый слой грязи, что спокойно могут ночевать в тайге: гнус и комары бессильны прокусить им кожу. Рано или поздно Ия уйдет из моей жизни; тогда у меня будет всё, чтобы стать одним из них.

С трех сторон наше убежище окружает тальник, с четвертой открывается вид на Селенгу. На обоих ее берегах – поросшие лесом сопки, но на противоположном от нас, левом, среди хвойного массива есть вкрапления лиственных пород. Участки низкорослого березняка пожелтели и причудливой вязью выделяются на фоне темного ельника. Особенно много их у подножия сопки с триангуляционной вышкой на вершине. При небольшом усилии воображения возникает стойкая иллюзия, будто березки специально высажены так, чтобы осенью их листва образовала какую-то надпись, понятную лишь посвященным.

– Смотри, – указал я на них Ие. – Там как будто что-то написано. Можно попробовать прочесть.

– Зачем? – не проявила она интереса к этой игре. – Такими большими буквами у нас ничего хорошего не напишут.

Она вынула из сумки две ложки, тщательно протерла их носовым платком с излишней в нашем положении требовательностью к гигиене, и мы стали есть из литровой банки холодное картофельное пюре с красноватой от комбижира мясной подливой и ломтиками соленого огурца. На этот раз мяса ей не досталось.

29

Случайно угодить под пущенную со стены пулю не входило в мои расчеты. Я держался позади атакующих, но и когда ворота распахнулись, не бросился туда вместе со всеми – вошел последним, увидел китайца с разрубленным черепом и тут же повернул назад, чтобы не стать свидетелем тех ужасов, которые следуют за взятием долго осаждаемой крепости. Победители возьмут свое, помешать им не в моих силах, а присутствовать при этом – не по моим нервам.

Я вернулся в опустевший лагерь, засел в палатке и попытался по горячим следам записать впечатления, но из этого, разумеется, ничего не вышло. Стрельба скоро затихла, не раздавались даже одиночные выстрелы, тем не менее спешить я не стал и во второй раз подошел к крепости часа через три после штурма. Как я и предполагал, всем было не до меня, никто не заметил моего отсутствия.

Солдат с разрубленным черепом был уже мертв. На его рваное и грязное парусиновое хаки никто не польстился, но чуть дальше лежали десятка полтора полураздетых трупов, среди них – одна женщина, почти голая, с широким темным лицом степнячки. Китайцы в Халхе часто женятся на монголках; она погибла, сражаясь рядом с мужем против братьев по крови.