Похоронное бюро «Хэйзел и Смит»

– Прощай, сестра, – выдохнул я, когда ее тело потяжелело в моих руках.

Я осторожно уложил ее на пол посреди мастерской, которую она так любила, и закрыл ей глаза.

После чего тихо вышел, закрыл за собой дверь и спустился вниз – сообщить Оливеру.

* * *

Священник приехал через несколько часов. Он принадлежал к приходу церкви Всех Святых в деревне Милтон-Кинс, но непогода не позволила ему приехать – дорогу перекрыло поваленное дерево, и два дня всей деревней расчищали путь.

Оказывается, пока мы были в укрытии уединения Кинс-холла, по округе пронесся настоящий ураган…

Священника звали Майкл Майерс, он был выше меня на две головы и крепко сложен, к тому же достаточно молод – ему было не дать больше тридцати лет. Но я не строил иллюзий на его счет: деревенские пасторы обладают огромным опытом. Жизнь у них не сказать чтобы легкая…

По крайней мере, так рассказывал призрак священника, с которым мы как-то делили номер в придорожной гостинице лет пять назад.

Отец Майерс общался коротко и по-деловому и искренне огорчился, услышав новости.

– Я надеялся, что успею, – виновато сказал он. – Примите мои соболезнования. Я знаю, что миссис Кинс ждала меня для исповеди, но…

– Она ушла быстро, – мягко ответил я. – И без сожалений.

Оливер поморщился.

Я подумал, что он никогда не простит мне, что это я был с Дорой, а не он. Он любил ее – по-своему, непонятно для меня, возможно, для нее тоже, но любил. И его горе отражалось на его лице, прорываясь сквозь джентльменскую сдержанность, как река сквозь плотину во время наводнения.

– Прошу вас, проводите меня к усопшей, – попросил викарий.

Меня преследовало волнение. Дора ушла без исповеди… Позволит ли это ее духу спокойно уйти на Небеса?

Она не хотела становиться призраком. Но секрет в том, что никто и никогда не желает такой судьбы. Все втайне молятся о быстрой и тихой смерти, без земных долгов за плечами. Печалиться об ушедшем – участь оставшихся.

Призраки возвращаются, когда им больно. Когда осталось слишком много недосказанностей. И цепи земные тянут к нашему миру, греховному и жестокому, не давая отправиться на покой.

Я разочаровался в вере давным-давно. Но я не мог лишить надежды на Рай тех, кто рядом со мной. Мне же самому не светило ничто, кроме пламени Ада, если таковой действительно существует.

Пусть все пламя Ада сожжет меня, подумал я, обглодает до костей, только пусть Дора будет счастлива там, где она сейчас.

Я поднес пальцы к губам и послал поцелуй в небо. Потом прикрыл глаза и прислушался… Ее нигде не было. Нигде. Ни в ветре, ни в пении птиц, ни в солнечных лучах. Ее прозрачный силуэт не вернулся в мастерскую в стремлении сказать что-то еще.

Успеть. Сделать. Договорить.

Она ушла.

Я открыл глаза и улыбнулся. Боль утраты разрывала меня изнутри.

* * *

К моему удивлению, самостоятельный гробовщик из меня оказался вполне приличный. Я сколотил гроб, собственноручно измерив Дору и непрестанно благодаря про себя Валентайна за науку. Гроб из дубовых досок, отделанный алым бархатом и устланный алыми лепестками роз, был ей к лицу.

В последний путь Дора отправилась в светло-розовом платье, тонкая, нежная, напоминающая увядший цветок лилии. Я воспользовался ее косметикой и оттенил румянами щеки и подвел губы алым кармином.

Отец Майерс вместе со мной донес гроб до маленького семейного кладбища, и мы опустили его в землю в окружении маленькой траурной церемонии – Оливера, старика Стюарта, конюха, егеря и нескольких служанок.

Оливер был напряжен настолько, что скулы на лице заострились, а опустевший взгляд смотрел вдаль. По его щеке катилась одна-единственная слеза.

Во время похорон он не произнес ни единого слова.

Мне больше незачем было оставаться в Кинс-холле. Викарий обещал подкинуть меня до города, где я могу нанять дилижанс до Лондона.

Оливер сдержал обещание и не стал препятствовать мне в мастерской. Я собрал все альбомы Доры и аккуратно упаковал в свой дорожный саквояж. Сверху я положил свой портрет – последний ее подарок. Последняя память.

Я закрыл саквояж и сел на кровать.

Как все это было… бессмысленно. Я всегда недооценивал Дору, считал ее дурочкой, слишком поверхностной и влюбленной в жизнь, столь несправедливую к ней. И ко всем нам. И только сейчас, потеряв ее, я осознавал, чем она была для меня. Целым миром. Единственной оставшейся у меня семьей.

Я – последний Хэйзел. Я попробовал произнести это про себя и криво усмехнулся. Так себе титул.

Ужасный из меня получился брат.

Но… Я вспомнил, как кисть Доры легкой бабочкой порхала над бумагой. Как радостно она улыбалась, поднимая на меня взгляд.

Может быть, в последние ее дни я смог исправить хоть что-то.

Может быть, это я был призраком, явившимся к ней, чтобы о чем-то напомнить.

Пора было ехать домой.

Отец Майерс дождался, пока я попрощаюсь с Оливером – тот провожал меня с явным облегчением, – и закинул мой саквояж в повозку. На козлы он сел сам, и я, поразмыслив, устроился рядом с ним.

Большую часть пути мы проехали молча.

Но уже на подъезде к Милтон-Китсу он вдруг заговорил:

– О вас ходят разные слухи, мистер Хэйзел. Говорят, вы связались с Валентайном Смитом?