Похоронное танго

— Да, — согласился Гущиков. — Они, конечно, теперь ночью на вас обрушатся, с темнотой. На свету больше не полезут. Попробовали — нарвались. А вот ночью у вас мало будет шансов устоять… И, главное, говоришь, я ничем помочь не могу, потому что стоит мне движение сделать, и этот «важняк» из Москвы вмешается, и ОМОН задержит, и Кузьмичеву у меня отберет, если у меня получится вытащить её отсюда?

— Все так, — сказал я. — Но помочь вы можете. Очень здорово вы можете помочь. Только не удивляйтесь моей просьбе. Мне это случайно известно стало — но в этом почти вся наша надежда на спасение…

— Ладно, что я сделать должен?

— Телеграмму дать. Телеграмму такую. «Екатеринбург, Главпочтамт, Кораблеву Аркадию Григорьевичу, до востребования…» — и соображать я стал, какой бы текст придумать, да и ломанул, от балды, лишь бы хоть на что-то похоже было. — «…Разминулась с племянником. Придется вернуться впустую.» Вот так, ладно?

— Ясненько, — Гущиков хмыкнул. — Подглядел, что ль, что девка, которую ты Богомолом считаешь, подобную телеграмму отправляла?

— Все так, — сказал я. — И если я прав, то такое начнется! И ведь выяснять начнут, кто эту телеграмму дал, так вы уж дайте её от моего имени. А если что, вы понятия не имели, о чем эта телеграмма. Попросили мы вас семейную телеграмму послать, вы и послали, а так-то ваше дело сторона. Подставлять вас под расправу не хочется, понимаете, но обратиться больше не к кому.

И жадно я ждал — откажется он или согласится. Ведь то, что за эту телеграмму могут и убить потом, понятно было. И если б он отказался, я бы все понял и осуждать его не стал.

А он опять хмыкнул.

— Что ж поделать, выручать вас надо. Да и бандитам нос приятно будет утереть. Известное дело, двум смертям не бывать, одной не миновать. И если жить проживать, труса празднуя, то это не жизнь будет, а недоразумение. Так?

— Ваше слово, — проговорил я.

А что ещё было сказать? Стоящий мужик оказался. И оставалось надеяться, что он не передумает и не подведет.

— А девчонка эта, Кузьмичева, где она? — спросил он, вставая.

— На втором этаже, — ответил я.

Он кивнул.

— Интересно бы было взглянуть на нее, да беспокоить не хочется. Бывай. Может, и свидимся. Но если придется вас за убийства арестовывать — не обессудь.

И на том удалился, я его до крыльца проводил, да и вернулся в дом. Дверь на кухню открыл.

— Ну что, батя? — спросил Константин, а Гришка и Мишка вопросительно на меня поглядели.

— А то, — ответил я, — что надо военный совет держать. Бабы-то где?

— Все наверху, — сказал Гришка. — Мы попросили их не спускаться, пока мы не позволим.

— Вот и хорошо, — я на табуретку присел. — В общем, дела такие. Дом со всех сторон обложен, на случай, если мы выскользнуть из него вздумаем. Тогда нас как котят перестреляют. Буквально все щели и лазейки перекрыли, лейтенант видел. А если мы засядем, чтобы попытаться оборону держать, то они попробуют с наступлением темноты нас прикончить. Лейтенант все сделает, чтобы подмогу обеспечить и чтобы нас вытащить, но подмога, скорей всего, не раньше утра появится. Вот думайте. Стоит ли ради Катерины жизнью рисковать? Потому что без неё нас, может, и выпустят.

— Да что ты несешь, батя? — возмутился Константин.

— Несу то, что обязан вслух проговорить, вот и все.

Гришка плечами пожал.

— Я тут голоса не имею… сами понимаете, почему. То есть, я-то останусь, но просить вас всех жизни положить — это не по совести.

— Да не отдадим мы им девчонку! — сказал Константин.

— Пусть только сунутся, — поддержал его Мишка. — Пожить да погулять всем хочется, но они Катерину только через мой труп получат.

— Тогда и говорить не о чем, — сказал я. — Авось, и я на что-то сгожусь, и выстоим мы все вместе. А до сумерек отдыхать можете. Или прикинуть стоит, за несколько часов покоя, где у нас самые слабые места, через которые нас достать можно.

— Это мы прикинем, — сказал Гришка. Он кивнул в сторону комнаты, на угол, в котором гармонь виднелась. — А ты пока сыграл бы нам что-нибудь, для подъема души.

Я сходил за гармонью, прикинул, чего бы такого сыграть, да и опять врезал по Высоцкому, по Владим Семенычу. Его «Штрафные батальоны» запел. На второй строфе и сыновья песню подхватили:

…И мы в атаке не кричим «Ура!»,
Со смертью мы играемся в молчанку!

Кричать «Ура!» нам как-то не с руки,

Молись богам войны — артиллеристам,
Ведь мы — не просто так, мы — штрафники,
Нам не писать «Считайте коммунистом»!

Далеко, наверно, песня разнеслась — все бандюги, до поры затаившиеся вокруг, услышали.

Враг думает, морально мы слабы,
За ним и лес, и города сожжены,
Вы лучше лес р-рубите на гр-р-робы,
В прорыв идут штрафные батальоны!..

Вот, думал я, наяривая. Пускай трепещут, гады!