Вениамин Петрович еще раз повертел головой, проверяя исправность шеи, одернул пиджак.
– Хорошо. Но вы поступаете некрасиво. Так порядочные люди не делают.
Нестор промолчал. Он не видел смысла беседовать о порядочности с проходимцем, хапнувшим билет за половинную стоимость.
Дядюшка достал билет из кармана.
– Держите.
– Сразу бы так.
Нестор взял билет, направился к выходу, но на пороге остановился и добавил:
– Аркадий, посоветуй газовщику держать язык за губами, и пусть обходит этот дом стороной.
Дверь за спиной Нестора захлопнулась.
– Ну что скажешь, дядюшка? Благодари бога, что все благополучно закончилось.
– Аркадий, у него пальцы – из камня воду выдавят! Поэтому сделаю, как он посоветовал – уберусь из этого дома.
– Дядюшка, успокойтесь – все уже позади.
– Аркадий, не уверен. Он может вернуться. И запомни – ты меня не знаешь и сегодня видел впервые!
– Дядюшка!..
– Тихо! Не кричи. Что ты заладил – дядюшка, дядюшка!.. Я отдал ему свой пустой билет. А выигрышный – запрячь подальше. И деньги забери. Скажешь, я их унес. Все, Аркаша, что-то я у тебя засиделся.
Вениамин Петрович заторопился к выходу, но у самых дверей бросил на прощанье:
– Можешь сказать ему, что порядочные газовщики не желают общаться с проходимцами.
Бригадир Сорокин
Михаил Сорокин сидел в позе обиженного орангутанга – свесив руки и безвольно опустив плечи.
– Мишаня, что случилось? Кофе будешь? – спросил Аркадий.
– Мне бы покрепче.
– Сколько раз говорить, у нас в доме покрепче не держат. Рассказывай, а я приготовлю кофе.
Сорокин откинулся на спинку стула, тоскливо уставился в потолок.
– Я как чуял, не надо было идти к гробовщикам, – отрешенно сказал он.
– Но ты хвастался, что платят неплохо?
– Грех жаловаться.
– И тебя назначили бригадиром.
– Лучше бы не назначали. Мне выдавали деньги на бензин и прочие расходы. А бригаде это не нравилось.
– Какой бригаде?
– Водителю газели Пряхину и подсобнику Костяшкину – они в ритуалке работают шестой год. По их мнению, я выскочка и молокосос. В кабину меня не пускали, мол, троим не положено – бригадирам место в кузове. И дважды хотели оставить меня у магазина, когда останавливались.
– Зачем останавливались?
– Как зачем? За пивом.
– Но они за рулем!
– Ну и что? Где ты видел, чтобы полиция останавливала ритуалку? Да еще с гробом!
Позавчера у нас заказ был далеким, за городом. Начал накрапывать дождик, а я при параде – в фирменном черном костюме, в рубахе и галстуке. Не могу же я приехать утопленником?!
– Забрался в гроб?
– А куда деваться? Накрылся крышкой, повернулся на бок и… задремал.
– Представляю.
– Ничего ты, Аркаша, не представляешь! Мои подчиненные приехали на место, а меня в кузове нет. Обрадовались, подумали, что остался в магазине.
В тот день мы забирали бабулю. Частный дом, во дворе соседи. Открыли борт. Как всегда из числа собравшихся нашлись помощники. Сняли гроб, понесли в дом. Один из добровольных помощников говорит: «Уж больно он тяжелый». А Пряхин с Костяшкиным нахваливают наш товар: «С большим почтением к новопреставленной – изготовлен из мореного дуба». А он от силы из сосновой двадцатки.
Занесли меня в дом, – продолжил Сорокин, – а я ничего не слышу. Видать, в дороге укачало.
Поставили гроб на две табуретки. Комната сумрачная, полутемная, окна занавешены, только в углу под иконкой лампадка теплится. Покойница в это время у стенки на кровати лежала. Надо было переместить ее в наше изделие. Дело щепетильное. Попросили посторонних удалиться.
Сняли крышку и тут я, Аркадий, видать, во сне чихнул. Костяшкину от неожиданности стало плохо – свалился, как пластилиновый. Водитель Пряхин, чтобы не уронить достоинство фирмы, уволок его в соседнюю комнату, где стал приводить в сознание.
А я повернулся на бок и сплю себе дальше. Лежу бессмысленно, как незабитый гвоздик.
Вошли дочка усопшей Ольга и ее муж Валентин. Зятек покойницы присмотрелся ко мне и говорит:
– Оль, чтой-то мамка очень изменилась.
– Да ты, если пить не бросишь, еще не так изменишься! Накрой мамулю – она не хотела, чтобы ее некрасивой видели.
Стали в комнату заносить венки. На лентах надписи «От любимых дочерей», «От соседей» и так далее. Валентин распорядился, чтобы венки ставили у стенки. Таким образом покойницу вскоре совсем загородили.
А я сплю и слышу сквозь сон, как этот Валентин бормочет себе под нос:
– Вот же ведьма… Это надо же так измениться…
А супруга ему отвечает:
– Хоть сегодня скандал не устраивай!
– Какой скандал? Мне без разницы. Пусть выглядит, как хочет. Все равно через часик в крематории сгорит.
От таких слов я сразу проснулся, и очень мне эта перспектива не понравилась. Но лежу тихо – не могу придумать, как выйти из положения. Пошевелюсь – еще кто-нибудь в обморок упадет.
Дочка шмыгает носом:
– Пока еще мамочка в доме, я должна с ней проститься.
Подошла ко мне и говорит:
– Мамулечка, хотя вы и некрасиво с нами поступили, мы все равно тебя любим. Вы знали, что Валентин хотел в нашем дворе автосервис устроить, а дом отписали Светлане и ее Борису-пьянице.
Тут Валентин отстраняет супругу и говорит: