Похождения бравого солдата Швейка во время мировой войны. Часть вторая

— Это придется вам отставить, — сказал вольноопределяющийся. — Вы — начальник конвоя и не имеете права оставлять нас. Кроме того, по уставу вы не имеете права отсылать никого из сопровождающей стражи с донесением, раз у вас нету другого, который бы того заместил. Как видите, положение безвыходное. Выстрелить в воздух, чтобы кто-нибудь прибежал, тоже пе годится — тут ничего не случилось. Но, с другой стороны, существует предписание, что в арестантском вагоне не должно быть никого, кроме арестантов и конвоя; сюда вход посторонним строго воспрещается. А если бы вы захотели замести следы своего проступка и незаметным образом попытались бы сбросить обер-фельдкурата на всем ходу с поезда, то это тоже у вас не выгорит, так как здесь есть свидетели, которые видели, что вы впустили его в вагон, в котором ему быть не полагается. Да-с, господин капрал, это пахнет не чем иным, как разжалованием.

Капрал нерешительно запротестовал: что он-де не пускал в вагон обер-фельдкурата, а обер-фельдкурат сам к ним присоединился и как никак — начальство.

— Здесь одно только начальство — вы, — твердо сказал вольноопределяющийся, а Швейк прибавил:

— Если бы к нам хотел примазаться хоть сам государь император, вы бы не смели этого допускать. Все равно, как если бы к стоящему на часах рекруту подошел офицер из инспекции и попросил бы его сбегать ему за папиросами, а тот бы еще стал расспрашивать, какого сорта папиросы принести. За такие штуки сажают в крепость.

Капрал робко заметил, что Швейк сам первый сказал обер-фельдкурату, что тот может ехать вместе с ними.

— Я это себе могу разрешить, господин капрал, — ответил Швейк, — потому что я идиот, но от вас этого никак нельзя было ожидать.

— Давно ли вы на действительной службе? — спросил как бы между прочим капрала вольноопределяющийся.

— Третий год. Теперь меня должны произвести в старшие унтер-офицеры.

— На этом деле можете поставить крестик, — цинично сказал вольноопределяющийся. — Как я уже сказал, тут пахнет разжалованием.

— В конце концов все равно, — отозвался Швейк — быть ли убитым в качестве унтер-офицера или в качестве простого рядового. Правда разжалованных, говорят, суют в самые первые ряды.

Обер-фельдкурат зашевелился.

— Дрыхнет, — объявил Швейк, удостоверившись, что с обер-фельдкуратом все в порядке. — Ему, должно быть, жратва приснилась. Одного боюсь, как бы он чего-нибудь нам тут не наделал. Мой фельдкурат Кац, так тот, когда, бывало, налакается, ничего не чувствует во сне. Однажды, — представьте…

И Швейк начал рассказывать случаи из своей практики у фельдкурата Отто Каца с такими увлекательными подробностями, что никто но заметил, как поезд тронулся.

Рассказ Швейка был прерван ревом, доносившимся из задних вагонов. 12-я рота, состоявшая сплошь из крумловских и кашперских немцев, галдела песни:

Wann isch kum, wann isch kum,
Wann isch wieda, wieda kum[52]

Из другого вагона кто-то отчаянно вопил романс, обращая свои вопли к удаляющимся Будейовицам.

Und du, mein Schatz
Bleibst hier.
Holario, holario, holo [53]

.

Вопиющего оттащили от открытой дверки телячьего вагона его товарищи.

— Удивительно, что сюда еще не пришли с проверкой, — сказал капралу вольноопределяющийся. — Согласно предписанию вы должны были доложить о нас коменданту поезда еще на вокзале, а не возжаться со всяким пьяным обер-фельдкуратом.

Несчастный капрал упорно молчал и глядел на убегающие телеграфные столбы.

— Стоит мне только подумать, что никому о нас не было доложено, — продолжал ехидный вольноопределяющийся, — и что на первой же станции к нам, как пить дать, влезет комендант поезда, как во мне подымается вся кровь, кровь солдата! Словно мы какие-нибудь…

— Цыгане, — подхватил Швейк, — или бродяги. Получается впечатление, точно мы боимся божьего света, точно мы избегаем заявить о своем существовании из боязни, что нас арестуют.

— Помимо того, — сказал вольноопределяющийся, — на основании распоряжения от 21 ноября 1879 года при перевозке арестантов по железной дороге должны быть соблюдены следующие правила: во-первых, арестантский вагон должен быть снабжен решотками — это яснее ясного, и в данном случае первое правило соблюдено: мы находимся за безукоризненно прочными решотками. Это значит в порядке. Во-вторых, в дополнение к распоряжению от 21 ноября 1879 года в каждом арестантском вагоне должно быть отхожее место. Если же такового не имеется, то вагон должен быть снабжен судном с крышкой для выполнения большой и малой потребности арестантов и сопровождающего конвоя. В данном случае об арестантском вагоне с отхожим местом и говорить не приходится: мы находимся просто в отгороженном купе, изолированном от всего света. Точно так же нет здесь и оного судна…

— Делайте в окно, — в полном отчаянии сказал капрал.

— Вы забываете, — указал Швейк, — что арестантам подходить к окну не полагается.