Похождения бравого солдата Швейка во время мировой войны. Часть вторая

Вслед за серноватистым китом я открыл целый ряд других диковинных зверей. Назову хотя бы «благуна продувного» — млекопитающее из породы кенгуру, «быка едомого» — прототип нашей коровы, и «сепиового наливняка», которого я причислил к семейству пасюков. С каждым днем у меня прибавлялись все новые и новые животные. Я сам был поражен своими успехами в этой области. Мне никогда раньше и в голову не приходило, что возникнет необходимость значительно дополнить фауну. Никогда бы не думал, что у Брема в его «Жизни животных» могло быть столько пропущено. Знал ли Брем и его последователи о моем нетопыре с острова Исландия, о так называемом «нетопыре заморском», или о моей домашней кошке с вершины горы Килиманджаро под названием «пачуха раздражительная»? Разве кто-нибудь из зоологов имел до тех пор хоть малейшее представление о «блохе инженера Куна», которую я нашел в янтаре и которая была совершенно слепа, так как жила на доисторическом кроте, который также был слеп, потому что его прабабушка спаривалась, как я писал в статье, со слепым «пещерным мацаратом» из Постоенской пещеры, которая в ту эпоху простиралась до самого теперешнего Балтийского моря.

По этому, незначительному, в сущности, поводу возникла крупная полемика между газетами «Время»[56] и «Чех»[57]. «Чех», цитируя в фельетоне мою статью о новооткрытой блохе, сделал заключение: «Что бог ни делает, все к лучшему». «Время», естественно, чисто реалистически подошло к вопросу и разбило мою блоху по всем пунктам, прихватив кстати и преподобного «Чеха». С той поры, повидимому, моя счастливая звезда изобретателя, естествоиспытателя, открывшего целый ряд новых творений, закатилась. Подписчики «Мира животных» начали высказывать недовольство. Поводом к недовольству послужили мои мелкие заметки о пчеловодстве и птицеводстве. В этих заметках я развил несколько новых своих собственных теорий, которые буквально вызвали панику в научных животноводческих кругах, так как, после нескольких моих весьма простых советов читателям, известного пчеловода Пазоурека хватил удар, а на Шумаве и в Подкроконошье[58] все пчеловодство пришло в упадок. Домашнюю птицу постиг мор — словом, все и везде дохло. Подписчики присылали угрожающие письма. Подписка на журнал прекратилась.

Мне оставалось броситься на лесную птицу. До сих пор отлично помню свой конфликт с редактором «Сельского обозрения» депутатом-клерикалом Иосифом М. Кадлчаком. Началось с того, что я вырезал из английского журнала «Country Life» картинку, изображающую птичку, сидящую на орешнике. Поместив эту птичку в нашем журнале, я назвал ее «ореховкой», точно так же, как я не поколебался бы назвать птицу, сидящую на малине — логически, — «малиновкой», а сидящую на рябине — «рябиновкой)[59]. Заварилась каша. Кадлчак напал на меня в открытом письме, утверждая, что это сойка, а вовсе не «ореховка», и что «ореховка» — это рабский перевод с немецкого Eichelhöher.

Я ответил ему письмом, в котором изложил всю свою теорию относительно «ореховки», пересыпал свое изложение более или менее сильными выражениям по адресу оппонента и вставив несколько цитат из Брема, мною самим придуманных. Депутат Кадлчак ответил мне открытым письмом в редакцию «Сельское обозрение», помещенным в качестве передовицы.

Мой шеф, пан Фукс, сидел, как всегда, в кафе и читал местные газеты, так как за последнее время стал следить за заметками и рецензиями на мои захватывающие статьи из «Мира животных». Когда я пришел в кафе, он только молча кивнул головой на лежащее на столе «Сельское обозрение» и посмотрел на меня грустными глазами. Это выражение глаз стало у него за последнее время постоянным.

Я прочел вслух перед всей публикой:

«Многоуважаемая редакция!

Мною замечено, что ваш журнал вводят новую непривычную и необоснованную зоологическую терминологию, пренебрегая чистотою чешского языка, и придумывая всевозможных животных. Я уже указывал, что вместо общепринятого и с незапамятных времен употребляемого названия «сойка» редактор ваш вводит название «ореховка», что является дословным переводом немецкого термина «Eichelhöher» — сойка».

— Сойка, — повторил за мною безнадежно издатель. Я спокойно продолжал читать вслух: