Похождения бравого солдата Швейка во время мировой войны. Часть вторая

«Когда неспециалист и хулиган берется но за свое дело, то это наглость с его стороны. Где это слыхано, что бы сойку называли ореховкой? В труде «Наши птицы» на странице 148 есть латинское название «Ganulus glaudarius, B. A.» Это и есть сойка.

Редактор вашего журнала безусловно должен будет признать, что я знаю птиц лучше, чем их может знать неспециалист. Ореховка, по терминологии профессора Байера, является не чем иным, как «Mucifraga carycatectes, B.», и это латинское «B» не обозначает, как написал мне ваш редактор, слова «болван». Чешские птицеведы знают только сойку обыкновенную и не встречали для нее названия «ореховка», придуманного господином, к которому именно и подходит начальная буква «B» согласно его же теории.

Наглые выходки, направленные против личности, сути дела не меняют. Сойка останется сойкой, чтобы ни утверждал ваш редактор «Мира животных». Последнее явится только лишним доказательством: того, что автор письма пишет не по существу дела, бесцеремонно ссылаясь на сомнительные цитаты из Брема. Так, например, этот хулиган пишет, что сойка согласно Брему, страница 452, относится к семейству крокодиловидных, в то время как на этой странице говорится о жулане или пеганке обыкновенной (Lanius minor, L.). Мало того: этот, мягко выражаясь, невежда ссылается опять на Брема, заявляя, что сойка относится к семейству пятнадцатому и что Брем причисляет воро́н к семейству семнадцатому, к которому принадлежат и воро́ны, род галок, причем автор письма настолько нагл, что называет меня галкой (Colaeus) из вида сорок, синих ворон из разновидности болванов неотесанных, хотя на той же странице 452 говорится о сойках лесных и пестрых сороках».

— Лесные сойки, вздохнул мой издатель, схватившись за голову. — Дайте-ка сюда газету, я дочитаю.

Я испугался, услышав, что издатель во время чтения начал хрипеть.

— «Груздяк» или турецкий черный дрозд, — прохрипел он, — все равно останется в чешском переводе черным дроздом, а серый дрозд — серым.

— Серый дрозд называется «рябиновкой», господин шеф, — подтвердил я, — потому что он питается рябиной.

Пан Фукс отшвырнул газету и залез под биллиард, хрипя последние слова статьи:

— Turdus — груздяк!.. К чорту сойку! — заорал он вдруг из-под биллиарда. — Да здравствует ореховка! Г-р-р, укушу!

Еле-еле его вытащили. Через три дня он скончался в узком семейном кругу от воспаления мозга.

Последние его слова в минуту просветления разума перед кончиной были:

— Для меня важны не личные интересы, а общее благо. С этой точки зрения и примите мое последнее суждение, как по существу, так и…

Тут он испустил дух.

Вольноопределяющийся замолчал на минуту, а затем не без ехидства сказал капралу:

— Этим я хочу сказать, что каждый может попасть в щекотливое положение и что человеку свойственно ошибаться.

Из всего этого капрал понял только одно, что ему ставятся на вид его собственные ошибки. Он отвернулся опять к окну и стал мрачно глядеть, как убегает дорога. Конвойные с глупым видом переглядывались между собой. Более остальных проявил интерес к рассказу Швейк.