Похождения бравого солдата Швейка во время мировой войны. Часть вторая

— Безусловно, — подтвердил Швейк. — Никто не сказал вам ни словечка, которое вы могли бы плохо истолковать. Всегда получается как-то нелепо, когда кто-нибудь вдруг почувствует себя оскорбленным. Сидели мы однажды в ночной кофейне «Туннель». Разговор шел об оранг-утангах. Сидел с нами один моряк и рассказывал, что оранг-утанга часто не отличишь от какого-нибудь бородача, потому что у оранг-утанга вся морда заросла лохмами, как… «ну, говорит, как у того вон, скажем, господина за соседним столом». Мы все оглянулись, а бородатый господу встал, подошел к моряку, да как треснет его до морде! Моряк взял пивную бутылку и разбил ему голову. Бородатый господин остался лежать без памяти, а мы с моряком распростились, потому что он собрался уходить, когда увидел, что прикокошил этого господина. Потом, после ухода моряка, мы господина воскресили и безусловно глупо сделали, потому что он немедленно после своего воскрешения позвал полицию, хотя мы-то тут были совсем не причем, а полиция отвела нас в участок. Там он все время настаивал, что мы приняли его за оранг-утанга и что все время мы только нем и говорили. Мы говорили, что ничего подобного, что не о нем шла речь, а об оранг-утанге, и что он не оранг-утанг. А он все на своем, — что о нем, что это он оранг-утанг. Мы на своем, что не оранг-утанг, а он на своем: «Нет, говорит, оранг-утанг сам, говорит; слышал!» Я попросил пана комиссара, чтобы он сам господину все объяснил. Комиссар ему по-хорошему стал объяснять, но тот не дал ему говорить и заявил, что комиссар о нами заодно. Тогда пан комиссар велел его посадить за решотку, чтобы тот протрезвился, а мы собрались было итти назад в «Туннель», но не пришлось, — нас тоже посадили за решотку… Вот видите, пан капрал, во что может вылиться маленькое, пустяковое недоразумение, на которое и слов-то не стоит тратить. Или, например, в Немецком броде один гражданин из Округлиц обиделся, когда его назвали тигровой змеей. Да мало ли слов, за которые никто не подлежит наказанию? Если, к примеру, мы бы вам сказали, что вы — выхухоль, могли бы вы за это на нас рассердиться?

Капрал зарычал. Это нельзя было назвать ни криком, ни ревом. То был рык, выражавший гнев, бешенство и отчаяние, слившиеся воедино. Этот концертный номер сопровождался тонким свистом рулад, которые выводил носом храпевший обер-фельдкурат.

Затем у капрала наступил упадок сил. Он сел на лавку, и его водянистые невыразительные глаза уставились через окошко в даль на леса и горы.

— Пан капрал, — сказал вольноопределяющийся, — в данный момент, следя зачарованным взором за шумными горами и благоухающими лесами, вы напоминаете собой вдохновенную фигуру Данте. Те же благородные черты поэта, человека, чуткого сердцем и душой, отзывчивого ко всему возвышенному. Прошу вас, останьтесь так сидеть, это так вам идет! Как проникновенно, без тени деланности и жеманства таращите вы глаза на расстилающийся пейзаж. Несомненно, вы думаете о том, как будет красиво здесь весною, когда по этим пустым местам расстелется ковер пестрых полевых цветов…

— Орошаемый ручейком, — подхватил Швейк. — А на пенечке сидит пан капрал, слюнявит карандаш и пишет стишки в журнал «Маленький читатель»[60].

Это не вывело капрала из состояния полнейшей апатии. Вольноопределяющийся стал уверять капрала, что он видел изваяние его капральской головы на выставке скульптора:

— Простите, пан капрал, не лепил ли с вас скульптор Штурза?[61]

Капрал взглянул на вольноопределяющегося и сказал печально:

— Нет.

Вольноопределяющийся замолк и растянулся на лавке.

Конвойные играли со Швейком в карты. Капрал с отчаяния стал заглядывать в карты через плечи играющих и даже позволил себе сделать замечание, что Швейк пошел с туза и что ему не следовало козырять: тогда бы у него осталась семерка для сноса.

— В былое время, — сказал Швейк, — в трактирах были очень хорошие надписи на стенах, специально для советчиков. Помню одну надпись: «Не лезь, советчик, к игрокам, не то получишь по зубам».

Воинский поезд подходил к станции, где инспекция обводила вагоны. Поезд остановился.

— Так и знал, — сказал беспощадный вольноопределяющийся, бросив многозначительный взгляд на капрала, — инспекция уже тут.

В вагоны вошла инспекция.

Начальником воинского поезда по назначению штаба был офицер запаса — доктор математических наук Мраз.