Похождения бравого солдата Швейка во время мировой войны. Часть вторая

— Как аукнется, так и откликнется, — сказал Швейк. — Нечего удивляться, что разозлились, раз им пришлось оставить все вино на столе и гоняться за тобой в темноте по садам. Они бы должны были: с тобой разделаться тут же на месте, а потом тебя выбросить. Если бы они свели с тобой счеты тут же у, стола, это было бы и для них лучше и для тебя тоже. Знавал я одного кабатчика, Пароубека, в Дибни. У него в кабаке перепился раз можжевеловкой бродячий торговец мышеловками и стал разоряться, что можжевеловка очень слабая, что кабатчик разбавляет ее водой. «Если бы, — говорит, — я сто лет торговал мышеловками и на весь свой заработок купил бы можжевеловки и сразу бы все выпил, то после этого мог бы еще ходить по канату, а тебя, Пароубек, носить на руках». К этому он прибавил, что Пароубек бешеная собака и гнусное животное. Тут Пароубек голубчика схватил, измочалил об его башку все его мышеловки, выбросил его на улицу, а на улице молотам по нем шестом, чем железные ролеты опускают (до того озверел), и погнался за ним через площадь Инвалидов в Карлине до самого Жижкова, а оттуда через Жидовские Печи[72] в Малешовицы, пока наконец не обломил о него шест, после чего мог наконец вернуться назад в Либень. Хорошо. Но в горячке он забыл, что в к|баке-то осталась вся публика и что, по всей вероятности, эти мерзавцы там начнут сами хозяйничать. В этом ему и пришлось убедиться, когда он наконец добрался назад в свой кабак. Железная ролета у кабака наполовину спущена и около нее двое полицейских, тоже основательно хватившие (когда наводили внутри порядок). Все, что в кабаке находилось, наполовину выпито, на улице пустой боченок из-под рому, а под прилавком два перепившихся субъекта, которых полицейские не заметили и которые, после того как их Пароубек вытащил, хотели заплатить ему по два крейцера: больше, мол, водки не выпили… Так-то наказуется горячность. Все равно, брат, как на войне: сперва противника разобьем, потом за ним да за? ним, а потом сами не знаем, как улепетывать…

— Я этих сволочей хорошо в лицо запомнил, — проронил Водичка. — Попадись мне на узенькой дорожке кто-нибудь из этих гусаров, — я с ними живо расправлюсь. Если уж нам, саперам, в голову что-нибудь взбредет, то мы на этот счет звери. Мы, брат, не то, что какие-нибудь там ополченцы. На фронте под Перемышлем был у нас капитан Ецбахер, сволочь, которой равную на свете не сыщешь. Так, брат, над нами измывался, что один из нашей роты, Биттерлих — хоть и немец, но хороший парень, — из-за него застрелился. Ну, мы решили, как только начнут русские палить, то капитану Ецбахеру придет каюк. И действительно; не успели русские начать перестрелку, мы, как бы невзначай, выпустили в него этак пять зарядов. Живучий был гадина, как кошка, — пришлось его добить двумя выстрелами, чтобы потом нам не попало. Только пробормотал что-то, да так, брат, смешно — прямо умора! — Водичка засмеялся. — На фронте такие вещи не сходят с повестки дня. Один мой товарищ (теперь тоже с нами в саперах) рассказывал, что, когда он был в пехоте под Белградом, его рота пристрелила во время атаки своего обер-лейтенанта, тоже собаку порядочную, который сам застрелил двух солдат во время похода за то, что те выбились из сил и не могли итти. Обер-лейтенант, когда увидел, что пришла ему крышка, начал вдруг свистеть сигнал к отступлению. Говорят, ребята при этом чуть не померли со смеха.

За таким захватывающим и поучительным разговором они добрели наконец до торговли железом пана Каконя на Шопроньской улице, № 16.

— Ты бы лучше подождал здесь, у ворот, — сказал Швейк Водичке, — я сбегаю на второй этаж, передам письмо, получу ответ и мигом приду назад.

— Оставить тебя одного? — удивился Водичка. — Плохо, брат, ты мадьяров знаешь, сколько раз я тебе творил! С ним мы должны быть осторожны. Я его ка-ак хрякну…

— Послушай, Водичка, — серьезно сказал Швейк, — дело не в мадьяре, а в его жене. Ведь когда мы с тобой и с чешкой-кельнершей сидели за столом, я же объяснил, что несу письмо от своего обер-лейтенанта и что это строгая тайна. Мой обер-лейтенант Христом-богом заклинал, что никто не должен об этом знать. Ведь твоя кельнерша сама согласилась, что это очень секретное дело и что никто не должен узнать о том, что пан обер-лейтенант переписывается с замужней женщиной. Ты же сам соглашался с этим и поддакивал. Я вам объяснил все, как полагается, что должен точно выполнить приказание обер-лейтенанта, а теперь ты хочешь во что бы то ни стало итти со мной наверх.

— Плохо, Швейк, ты меня знаешь, брат, — также весьма серьезно ответил старый сапер Водичка. — Раз я тебе сказал, что провожу тебя, то не забывай, что мое слово свято. Итти вдвоем всегда безопаснее.