— Раньше надо были прийти, господа хорошие! Кто не успел, тот опоздал. Ничего, завтра здесь опять будет гулянье, вот тогда и приходите. А сейчас мы не позволим давку устраивать! Городецкий смотрел на дело своих рук из дворцового окна и тоже радовался: пустячок вроде, а приятно. Затею с оркестром тоже он подсказал. «Надо будет еще каток на части площади устроить, — подумал он. — Чего месту и музыке зря пропадать?».
— Мечтаете, сударь? — раздался вдруг рядом знакомый голос, и он быстро на него повернулся и низко поклонился перед цесаревной Марией Николаевной. — А знаете ли вы, что ваша метресса уже не ваша? Что молчите?
— Я внимательно вас слушаю, ваше императорское высочество.
— Хм. Вы знакомы с Александром Барятинским?
— Не имел повода и опасаюсь знакомиться с приятелем наследника престола, вашего брата.
— Так вот знайте: Мими Трубецкая сейчас полностью во власти этого сердцееда.
— Думаю, это в природе красивых и знатных девушек. В возрасте от 15 до 25 лет они подобны бабочкам, перелетающим с цветка на цветок. Позже бабочки закукливаются, а потом превращаются в малосимпатичных гусениц, но пока надо брать от жизни все…
— Что-то вы напутали с этими бабочками и гусеницами, — сказала, смеясь, цесаревна, — но я обязательно передам Трубецкой ваше предсказание ее судьбы.
— Как вам будет угодно, ваше высочество, — еще раз поклонился Макс и не разгибался, пока Мария Николаевна, фыркнув, не пошла прочь. В сущности, Макс был доволен таким поворотом в ситуации с Трубецкой. Он уже не обманывался в истинной природе ее чувств: ебаться захотелось маненькой макаке. Достаточно было ему отсутствовать в Питере пару недель (ездил в Москву к Отто за кой-какими материалами), как мадмуазель склонила голову на эполет корнета.
Пусть себе тешится… Макса же сейчас донимал другой вопрос: надо ли ему грохнуть Дантеса? Или на место этого соблазнителя явится другой, и Наталья Николаевна в апогее своей великосветской славы обязательно сойдется с ним? То есть ревность будет постоянно поедать внутренности Пушкина, и он превратится в желчного маленького несчастного уродца, неспособного к позитивному творчеству? Будет ли такой писатель любезен народу? Он еще немного подумал и укорил себя: так сразу и убить! Других методов нет что ли? Проще запугать, но правильнее подкупить этого уроженца Эльзаса. Интересно, сколько ему надо для счастья? И найдется ли у меня столько? Впрочем, Куманин даст сколько попрошу.
Знает, что получит потом с моей помощью в три раза больше…
Решено: приложу усилия для выезда прощелыги во Францию. Тем более что после дуэли он так и так туда уедет. Теперь надо сочинить тактичную записку. Что бы написать? Ну, к примеру, следующий текст:
«Прошу прийти ко мне завтра в рабочий кабинет к 17 часам пополудни с целью важного для нас обоих разговора. Инженер Городецкий».
А для убедительности приложить к ней… допустим, сто рублей! Да, в Зимнем дворце у Городецкого появилась такой кабинет — работы по электрофикации и прочим проектам, курируемых самим императором, ведь продолжались. И вот к назначенному часу (с опозданием на 15 минут) в этот кабинет явился тот самый Жорж Геккерн (в недавнем прошлом Дантес) — Вы — Городецкий? — спросил кавалергард с порога. — Что значит эта записка и эта ассигнация, сударь?
— Мне нужно с вами поговорить. А купюру эту можно расценивать как задаток. Если мы с вами придем к соглашению, то вы получите от меня во много-много раз больше.
— У меня ничего нет, мсье, кроме чести. Значит именно ее вы и хотите купить. Но честь дворянина не продается!
— Ничего подобного. Я услышал, что вы недавно женились, но приданого за женой не получили. Такая женитьба делает честь вашим чувствам, но не облегчает вашу жизнь. Я как человек небедный могу снабдить вас значительной суммой. Как вы считаете, 100 тысяч рублей вам хватит для достойной жизни на родине?
— А-а, вот в чем дело! Вы хотите изгнать меня из России! Кто вас нанял? Пушкин? Но у него нет таких денег…
— У него нет, а у меня есть. Не на руках, конечно, но в Дворянском банке у меня открыт кредит.
— Все же кто вы такой, сударь? Я знаю, что вы инженер-электротехник, который устроил всю эту иллюминацию во дворце, но чем вы сейчас руководствуетесь по отношению ко мне?
— Я — член Общества любителей русской словесности, — веско сказал Городецкий. — Словесность в России только-только развивается в отличие от Франции или Англии. Но в ней появились свои кумиры и самый яркий из них — Александр Пушкин. Я хочу оградить его от неприятностей, хочу читать все новые и новые шедевры, им сочиненные. А вы в последнее время очень осложняете его жизнь.
— Он сам себе ее осложняет: шлет и шлет мне вызовы на дуэль! Первый раз я отказался, второй раз в угоду ему женился, но этот шпак все не унимается.