Похождения Стахия

Уже темнело, когда он остановил коня у трактира, таверны, аустерии, шенке (шинка то есть). Его радушно встретили трактирщик, шанквирт (шинкарь) и его многочисленное семейство. Прелестная шинкарочка смело взяла под уздцы лошадь гостя и повела в конюшню. Он пошел следом, удостовериться, что коню дадут нужное количество овса и не станут поить раньше времени. Денник пустовал, и конюха в нем не оказалось. Шинкарочка ловко управлялась сама и все поглядывала на него лукаво и призывно и как бы невзначай приподнимала широченные юбки – до икр оголялись крепкие смуглые ноги в деревянных на босую ступню башмаках. Тяжелые и грубые, они были велики девушке, но она уверенно и скоро сновала в них по деннику. И вдруг сбросила их, отшвырнула от себя и резво полезла по приставной лесенке на сеновал. Он принял это как приглашение: знал, девушки в Неметчине излишней скромностью не страдают, тем паче маркитантки или шинкарки. Не мешкая, устремился к лестнице. Однако карабкаться за девушкой не решился: шаткое сооружение не выдержало бы двоих. А шинкарочка, обернувши, погрозила пальцем, проговорила удивленно: «О! Господин?» – и соскользнула вниз. Он не успел подставить руки. Ухватил только край алой юбки.

– Каждому овощу – свое время! – засмеялась шинкарочка, отскочила к оставленным башмакам, но надевать их не стала, взяла в руки, словно хотела оборониться ими.

– Ты не останешься в накладе, – пообещал он, ее лукавство распаляло. – У меня есть деньги, и немалые. Я не скупой. Не веришь?

– О, верю, конечно. Но я не продажная девка. Господин ошибся! – обиделась шинкарочка и вышла из конюшни. Враз сделалась гордой и неприступной. Он догнал ее во дворе, заговорил обескуражено:

– Прости. Девушек давно не видел. Забыл, как с ними обращаться, – и, чтобы замять неловкость, спросил о пустяке: – Почему ваш трактир называется «У трех дубов», я никаких дубов не заметил?

– Раньше они здесь были. Раньше! – отмахнулась шинкарочка досадливо и прибавила шагу. В дверях, однако, приостановилась, подождала его. Высокая, тонкая, чернявая, она вдруг показалась ему очень похожей на Анну. Сердце у него ухнуло, когда прошептала смущенно:

– Если господин мне понравится, будет все без денег. По любви…

– А как тебе понравиться? – выдохнул он и чуть не получил дверью по лбу, так стремительно шинкарочка скрылась за нею.

Посетителей в трактире обслуживала она же. Их собралось немного, человек пять-шесть, мужики, видимо, из ближайшей к трактиру деревни. Она угадывалась по вечернему дымку очагов, беззлобному лаю собак, голосам женщин, сзывавших детей к ужину. Все эти мирные звуки он уловил во дворе, когда догонял шинкарочку. За толстыми стенами их почти не было слышно, да и заглушали нетрезвые возгласы мужиков, надрывный визг скрипки. На ней без устали пилил одноглазый цыган. Худая длинноносая цыганка под нестройные звуки изображала танец: трясла костлявыми плечами и грязными юбками, некрасиво изгибалась назад – обнажался впалый серый живот. Мужики громкими возгласами подбадривали ее, били в ладоши, стучали кружками о стол.

Смотреть на это пьяное веселье ему было неприятно. А вот шинкарочка радовала глаз красотой движений, белизной фартука и чепца. Она разносила пиво и скудную снедь. Мужики отвыкли от хорошей пищи за время нескончаемых войн и еду почти не заказывали, да и собрались не есть, а веселиться. Он один терзал какое-то мясо, жесткое и дорогое, пил кислое вино. Шинкарочка все подливала и подливала. А он, чтобы понравиться ей, все заказывал и заказывал. Сподобился пару раз ущипнуть ее за тугой зад – знак особого расположения в Неметчине. Наконец она села за его столик…

Волонтер проснулся оттого, что кто-то настойчиво и грубо стягивал с него башмак.

– Не дури, рыбка! – попросил он сонно и счастливо. – Я спать хочу.

Просьба не подействовала. Послышалось урчание, и какой-то зверь хватил его за голень.

– Ах ты зверюга! – Он вскочил – и ударился о слишком низкий потолок.

Бока не ласкало сено – колотили деревянные стены. Он подобрал ноги и увидел престрашную псину. Она по плечи всунулась в тесное помещение и злобно рычала. Тут он догадался, что занял каким-то образом собачью будку. Хозяйка справедливо пыталась отстоять свое, пришлось пнуть ее как следует, чтобы освободить лаз.

Он был узок. Собака возобновила нападение. И все-таки им удалось поменяться местами без большого урона. Собака, наверное, торжествовала, а его окончательный переход ото сна к яви ошеломил.

Поблизости не оказалось никаких признаков трактира. Кошель исчез. Конь остался в неизвестной конюшне. Сам он был скорее раздет, чем одет: башмаки да исподнее. В таком мерзком виде ни к какому дому не подойдешь. Он стоял столб столбом на чьих-то задворках, почти на огороде, и протирал глаза. Надеялся, что все ему мерещится спьяну, что шинкарочка пошутила, засунула в будку, чтобы позабавиться, и вот-вот придет с конем и кошелем…