Похождения Тома Соуэра

Судья Татшеръ былъ высокаго мннія о Том. Онъ говорилъ, что не всякій мальчикъ высвободилъ бы Бекки изъ пещеры. А когда двочка, подъ величайшимъ секретомъ, разсказала отцу, какъ Томъ перенесъ за нее розги въ школ, судья былъ видимо тронутъ, а когда она стала умолять его не осуждать Тома за то, что онъ такъ страшно солгалъ съ цлью отвлечь наказаніе съ ея плечъ на свои, судья сказалъ съ задушевнымъ порывомъ, что это была благородная, великодушная, возвышенная ложь, — такая ложь, которая могла гордо поднять голову и шествовать въ исторіи на ряду съ знаменитою «Истиною о топор» Джорджа Уашингтона! Бекки думалось, что ея отецъ никогда еще не казался ей такимъ рослымъ и такимъ величественнымъ, какъ въ эту минуту, когда онъ произнесъ эти слова, шагая по комнат и топнувъ ногою. Она тотчасъ же побжала передать это Тому.

Судья Татшеръ надялся, что изъ Тома выйдетъ великій юристъ и тоже великій воинъ. Онъ общалъ постараться объ опредленіи мальчика въ національную военную академію, изъ которой онъ могъ бы потомъ поступить въ лучшую изъ школъ юриспруденціи въ Штатахъ, такъ что онъ подготовился бы для каждаго изъ этихъ поприщъ, или же для обоихъ за-разъ.

Богатство Гека Финна, да еще при томъ обстоятельств, что онъ находился подъ покровительствомъ вдовы Дугласъ, открыло передъ нимъ двери общества, — врне сказать, втащило, втолкнуло его туда, — и его мученія стали ему, наконецъ, нестерпимы. Прислуга мистриссъ Дугласъ наблюдала за его чистоплотностью, причесывала его, обчищала, укладывала на ночь въ противныя простыни, на которыхъ не было ни малйшаго пятнышка, такъ что нечего было прижать себ къ сердцу и назвать своимъ, роднымъ. Надо было сть съ помощью ножа и вилки, употреблять салфетки, чашку, тарелку; учиться по книг, ходить въ церковь, говорить такъ прилично, что скучно и ротъ открывать! Вообще, куда ни повертывался Гекъ, всюду ставила передъ нимъ заставы и препятствія цивилизація, всюду опутывала она его по рукамъ и ногамъ. Онъ твердо выносилъ эти испытанія въ продолженіи трехъ недль, но пропалъ безъ всти въ одно прекрасное утро. Мистриссъ Дугласъ розыскивала его повсюду цлыя сутки. Вс жители были глубоко озабочены; они обшарили каждый уголокъ, искали трупа въ рк. На третій день по утру, Томъ Соуеръ отправился очень разумно къ пустымъ бочкамъ, валявшимся за старою, заброшенной бойней, и нашелъ тутъ бглеца. Гекъ спалъ здсь, только что позавтракавъ кое-какими крадеными кусочками и объдками, и предавался теперь отдохновенію, лежа рядомъ съ своею трубкою. Онъ былъ не умытъ, не чесанъ и облаченъ въ т старыя лохмотья, которыя придавали ему такую живописность въ былые дни свободы и счастья. Томъ растолкалъ его, объяснилъ ему, сколько онъ надлалъ тревоги, и убждалъ его воротиться. Лицо Гека утратило тотчасъ свое довольное выраженіе и подернулось грустью. Онъ произнесъ:

— Не говори ты мн этого, Томъ. Я принуждалъ себя, но не налаживается оно, Томъ, не налаживается. Не для меня эта штука; не привыкъ я къ ней. Эта вдова очень добра ко мн, очень ласкова; но я ея порядковъ вынести не могу. Она заставляетъ меня длать одно и тоже каждое утро; я долженъ умываться; причесываютъ меня, хотъ пропадай; не позволяется мн спать въ дровяномъ сара. И я обязанъ носить это противное платье, которое душитъ меня, Томъ; въ него нисколько не продуваетъ и оно такъ дьявольски чисто, что я не смю въ немъ ни ссть, ни лечь, ни поваляться гд-нибудь; мн чудится, что я уже годы какъ не катался по скользкому льду передъ погребами… Вмсто того, ходи въ церковь, потй тамъ, потй… терпть не могу этихъ размазанныхъ проповдей! И мухъ не велятъ ловить, и жевать табакъ нельзя, и носи еще башмаки цлый день въ воскресенье. Вдова стъ по звонку, ложится спать по звонку, встаеть по звонку… Да что уже тутъ! Все до того правильно, что выдержать невозможно.

— Гекъ, вдь и у другихъ это такъ.