Похождения в Париже

Катрина повернулась, когда услышала хлопок двери, и в ее глазах я прочитал несгибаемую решимость довести дело до конца. Я назвал ее по имени, но она не ответила. Вытерла струйку слюны в уголке рта и повернулась, чтобы бежать дальше. Споткнулась, и я уж подумал, что упадет, но нет: она удержалась на ногах и побежала, пусть и с трудом, прижимая свободную руку к боку, словно пыталась унять резь. Я наклонил голову и бросился следом, минуя двери, огибая кулеры для воды и стоящие у стен копиры. Зацепился ногой за какой-то шкаф, едва не упал и ударился плечом в стену. Громко вскрикнул от боли. Катрина оглянулась на мой крик.

— Стой! — заорал я. — Катрина, ты арестована!

Вероятно, я действительно напугал ее. Или она решила, что мне хватит сил ее догнать. В любом случае она то и дело оглядывалась, что не могло не сказаться на скорости ее бега. Я вновь потребовал, чтобы она остановилась, расстояние между нами все сокращалось, и я подумал, что смогу уложить ее броском в ноги до того, как она доберется до двери в дальнем конце коридора, которая вела на другую лестницу. Она схватилась за ручку, распахнула дверь. Я вытянул руки перед собой, заорал благим матом, надеясь сбить ее с толку. Получилось. Катрина завизжала и швырнула в меня картину, после чего дверь за ней захлопнулась. Картина же, вращаясь, полетела навстречу моей голове. Я бежал слишком быстро, чтобы избежать столкновения. Угол массивной рамы угодил в висок и сшиб меня с ног.

Мой затылок ударился об пол, и я потерял сознание.

ГЛАВА 36

Как потом выяснилось, прошло минут двадцать, прежде чем меня нашел первый полицейский. К тому времени я уже сидел, привалившись спиной к стене, осторожно поглаживая шишку. Я не пытался подняться самостоятельно, потому что кружилась голова, но встать все-таки пришлось, когда полицейский грубо схватил меня под мышки, развернул лицом к стене и сцепил запястья наручниками за спиной. Он повел меня к лифту, удерживая в вертикальном положении, если я вдруг начинал заваливаться вбок, назад или вперед. Мы спустились вниз, вышли на улицу, полицейский подвел меня к Фармеру.

— Вы ее поймали? — спросил я, щурясь от боли.

— С трудом, — ответил он, указав на полицейский фургон, который стоял неподалеку с включенной мигалкой. — Впрочем, она уже набегалась к тому моменту, когда спустилась вниз.

Я повернулся к Фармеру спиной, чтобы показать сковавшие меня наручники. Он дал команду полицейскому снять их, и я, как только это было сделано, привалился к стенке, потер запястья, потом осторожно прикоснулся к шишке. Мне казалось, что я вот-вот лишусь чувств.

— Чарли, — Виктория шагнула ко мне, — как ты?

— Буду жить, — ответил я.

— У тебя сотрясение мозга?

— Думаю, да.

— Чем она тебя ударила?

Я указал на картину, которую полицейский сжимал в руке.

— Ох!

— Именно так. Но все лучше, чем ножом. Как Пьер?

— На пути в больницу, — ответил Фармер.

— А потом, надеюсь, он вернется домой.

— Мы подумаем.

Я встретился с ним взглядом, но ничего интересного не почерпнул. И решил задать вопрос, который волновал меня больше всего.

— А что со мной? Я — чист?

Фармер дал знак полицейскому, который арестовал меня, отойти в сторону. Как только тот оказался за пределами слышимости, Фармер наклонился ко мне и прошептал:

— Я говорил со своими клиентами. Они склоняются к тому, чтобы не втягивать вас в эту историю.

— Это самое меньшее, что они могут сделать, — вмешалась Виктория.

Фармер холодно глянул на нее, вновь повернулся ко мне.

— Вам, естественно, придется покинуть Францию. До отъезда за вами будут следить.

— И сколько у меня времени?

— Сутки. Они ожидают, что этого вам хватит, чтобы собрать вещи.

— И куда он должен уехать? — спросила Виктория.

— С этим мы разберемся. — Я сжал ей руку. — Ты поможешь мне принять решение.

ГЛАВА 37

Возможность поговорить с Викторией появилась у меня только во второй половине следующего дня, уже в аэропорту Шарля де Голля. До этого я проспал десять часов и практически восстановился после полученного удара в висок. Потом по договоренности с Фармером и под присмотром полиции я вернулся в квартиру и забрал вещи. В аэропорту я заплатил за две чашки кофе, для себя и Виктории, мы нашли уединенный уголок, где и сели в кресла, рядом со своими чемоданами.

— Это беспредел, — заявила Виктория, ни к кому конкретно не обращаясь.

— Ты думаешь?

— Конечно. Сначала ты возвращаешь им бесценную картину Пикассо, которой музей мог лишиться навсегда. Потом находишь убийцу. И что получаешь взамен от французского государства?

Я глотнул кофе.

— Я признался в краже, Виктория. И не мог ожидать, что они сделают вид, будто этого не было, и позволят мне продолжать в том же духе.

— Не понимаю, почему.

— Нет, ты, конечно же, понимаешь.

— И все равно я считаю, что им следовало как-то отблагодарить тебя. — Она забарабанила пальцами по пластиковой чашке.

— На что ты надеялась? Я заслужил орден Почетного легиона?

Она поджала губы.

— Могли бы сказать спасибо.

— Это чересчур. Уже хорошо, что не посадили в тюрьму.

— А то, что тебя вышибли из страны?