Лейтенант дозвонился. Улизько явился с белым лицом, выслушал рапорт и помчался в кабинет поднимать панику по телефону. Выходя из кабинета он смотрел сквозь меня и начальника караула, не замечая нашего присутствия и обращаясь исключительно к конвойному Андрееву со словами: «Передайте товарищу выводному…» или «Передайте товарищу начальнику караула…». Это был звездный час товарища Андреева, взлетевшего до вершины своей карьеры на первом году службы!
Организовать надлежащий «кипеж» начгубу не удалось, комендант на связи отсутствовал, военный прокурор – тоже, все-таки вторая половина воскресного дня! На его отчаянные крики в трубку: «Обстановка напряженная! Готовится побег!!!» явился только дежурный по комендатуре Баранов, который в свое время и ходатайствовал о моем отпуске.
Он был очень достойный, выдержанный, интеллигентный офицер. С грустью отметил, что меня конкретно подставили, на что мне возразить было нечего и оставил почти нейтральную запись в журнале: «По вине начальника караула, передавшего ключи выводному, были утеряны ключи». Субординация требовала принятия решения о поощрениях и наказаниях именно по инициативе ответственного от комендатуры, так что Улизько пришлось смириться и на том все закончилось.
Все пятнадцать замков мы открыли имевшимися тремя ключами, а заподозренному мной солдату, оказавшемуся в одиночке к следующему караулу, я предоставил в распоряжение ведро с хлорным раствором и швабру для оттачивания мастерства. Мое приглашение на более серьезные разборки он проигнорировал, а я не настаивал.
Позже мы задобрили начальника гауптвахты, доставив ему купленные в складчину с лейтенантом пятнадцать новых замков в заводских упаковках. Он в них не нуждался, его запасов хватило бы на все гауптвахты Союза ССР, но как всякий прапорщик, а тем более уроженец Западной Украины, радовался любому шедшему в руки имуществу. Котов умудрился на 23 февраля получить свой второй отпуск, так как он был не при делах, все случилось во время его законного отсыпного времени.
Я слегка забежал вперед, но время к концу службы убыстряет свой ход, притормаживая только в самый последний момент, когда начинало тянуться бесконечно долго – уже после опубликования приказа об увольнение в запас.
Осень заканчивалась, наступала моя вторая зима, но сразу же было видно, что она не будет похожа на предыдущую. Снега к декабрю не было, а насчет морозов прибывшие сибиряки удивлялись: «Тоже мне Север!»
Уволился Сергей Перегудов, получивший к дембелю звание сержанта, уволился Альберт Еннер, утащивший на прощание мой крем для бриться, но угостивший меня кофе с пирожными в коммерческом кафе, открывшемся в аэропорту. Уволились Гейбель с Гибельгаусом, которых отловили в аэропорту все тех же «полковые» и проверяли содержимое их чемоданов у нас на станции.
Грабеж дембелей был обычным делом и многие предпочитали наиболее ценные вещи, к числу которых относилась, в частности, зимняя меховая летная куртка стоимостью в восемь тысяч рублей на черном рынке. Также в почете был спирт, который помещался в трехлитровые банки с этикетками березового сока и закручивался повторно. Три литра шила стоили порядка восьмисот рублей.
За эти полгода я очень крепко подружился с Романом Баклановым, старшиной, командиром ЗАС и помощником начальника нашего караула. Ромка был с Ленинграда, жил там в самом центре в коммуналке, говорил, что наполовину татарин, обладал незаурядным умом и всеми лучшими качествами.
Командир РГТ (ставший позже начштаба) Уланов ценил его безмерно и даже комбат Галицкий уважал. Ромка на станции организовал дела так, что все делалось идеально и не требовало его вмешательства. Паштет и Егор были за ним как за каменной стеной, но все его команды исполняли даже быстрее их получения.
За короткое северное лето он загорел на крыше своей станции лучше, чем на любом южном курорте и единственной его бедой была невозможность отправиться в давно объявленный отпуск по причине отсутствия Малыша. Мириться с этим он долго не смог и попытался сгонять на выходные в Питер, прихватив заодно вещмешок с картохой, проникнувшись вседозволенностью, которая и меня поразила примерно в то же время.
Однако, если при направление в отпуск военный билет мог оказаться достаточным для прохода в самолет на посадку, то тут от него потребовали отпускное свидетельство, а предъявленный «военник» передали подошедшему военному патрулю. Ромка предпочел ретироваться и пасть в ноги Уланову, который решил вопрос вернув и военный билет, благо все патрули составлялись из кадров наших трех смежных частей (авиаполка, системы и автобата), и даже мешок картошки.
Рома больше в самоволки не ходил, даже в город мы с ним не ездили, занимался спортом на станции и терпеливо ждал своей «нулевой» команды, полагавшейся ему по званию и заслугам. Однако я этот случай ему всегда припоминал со словами: «Зачем тебе это было нужно? Опытный товарищ старшина, а еще и картошку с собой тащит!»