Читаем Похвала Маттиасу Векманну полностью

И вот, стиль этой токкаты, литургическая задача её — вывести человека-христианина (католика? пусть так) из всех мыслимых пространственно-временных границ, поставить его в иной мiр, в мир — где царство любви, где Христос встречает своих возлюбленных чад, свою пропавшую овцу, берёт её на рамена Свои, более того — отдаёт ей Себя Самого без остатка, в снедь — да будет с Ним безраздельно, без возврата в заблуждение и смерть — гражданином Его Царства, где Он не революционер в венчике из роз, а Царь и Архиерей, облечённый в подир и опоясанный золотым поясом Мельхиседека — Священника и Царя (срв. Откр.1: 13). И вот, Фробергер, искушённый путешественник-авантюрист, но для чего? Чтобы изучить, изведать “музыкальную кухню” всех племён и народов и насытиться этим разновонным ароматом, так что любое его каприччио, токката или канцона — это какое-то воодушевительное, безутомительное и в каждый миг интригующе-увлекательное приключение, прогулка по невиданному парку редкостей и экзотик, где без него в никогда бы не оказались… Этот вот единственно-неповторимый Фробергер погружает Векманна в мiр неотмiрной сей токкаты! Не то чтобы Векманн совсем её не знал. Всё-то мы “знаем”, но “знание надмевает, а любовь назидает” (I Кор, 8: 1). Вот он, Фробергер, и помог ему, Векманну, её полюбить. И вот, эти две токкаты, именно они, и есть — в архетипе — такие вот медленные, литургические токкаты. Но какой большой путь проделали они у Векманна! Высмотреть этот путь? Но для чего? Чтобы придти к этому субъекту и увидеть в нём нас самих. Вот как рыбари, будущие апостолы, спрашивают у Иисуса: Равви! (что значит: учитель) где живёшь? Говорит им: пойдите и увидите — Ио. 1: 38–39. Какие слова! Они обычно пролистываются: вот непонятливые какие попались! Пойдите ко мне на квартиру и увидите: здесь я сплю, здесь кушаю, а здесь общаюсь в соцсетях. Нет: Пойдите и увидите мой мир (не мiр), мир медленной токкаты per l`Elevazione.

Что же это за Токката? Прежде и во главе всего: Она стоит. Не идёт. Пришла и Здесь. И здесь во веки веков. Экстенсивная иррегулярная метроритмика. Никаких равномерных акцентов, выявленного размера, периодов, рифм, повторений — ничего такого, за что можно было бы зацепиться и сказать: а, понятно! We are shopping! Right away! Вы в неведомом царстве, умолкните, усыпите свои чувства, а пробудите в себе то, что доселе никогда не пробуждалось. Тянется — тянитесь, стоит — стойте, двинулось — куда? Вы не знаете, это не движение — передвижение по земле, осваивайтесь заново в мире, не в мiре — мiр тут ничему не поможет, бросьте вы его и проникнитесь этим стоянием пока вдруг не загорится свет иных чувств… И все хроматизмы, необычные фигуры, внезапные странные модуляции, помрачения падений и протуберанцы возстаний— всё во имя этого стояния-движения — в заветном чертоге — заповедном — замкненном…

Вот самая из них: Toccata chromatica per l`Elevazione (из Fiori musicali) Джироламо Фрескобальди. (Для сравнения можно взглянуть ещё на одну-две там же.)

Что же у Векманна? Но чтобы представить это себе сколько-нибудь определённо, будем знать и другие его токкаты, не столь радикально представляющие это же направление, в частности, две in d (Ed. Zit. NN 5,6). Подробно останавливаться на них не будем. Заметим лишь, что и «в оригинале» медленные токкаты имеют разную степень этой своей экстравагантности, замедленности и экстенсивной замкненности.

Нелегко тут решить, с чего начать характеристику этих токкат (in e и in a). Из всего видно, что токкаты Векманна в жанрово-видовом отношении не остаются верными до конца своему литургическому прототипу, а отодвигаются от оного ближе к прелюдии. Об этом негромко, но примечательно свидетельствует наименование Токкаты № 6: Toccata vel Prаеludium. Наименование это как раз и указывает на такое перемещение в жанровом отношении: прелюдия — далеко не столь специально-литургический жанр, прелюдия, преамбула — вступление к чему угодно — или и не вступление, а пьеса сама по себе — не литургическая, а вполне даже светская…

То есть, понятно, что токкаты эти и вообще не литургические, а просто навеяны чем-то таким, не более… В них есть и то, что совсем мало видится в «ауре» литургического прототипа — например, попытка разогнать активное движение, кинетику, с помощью секвенций: Токкаты №№ 5, 8, местами 9. Последнее наблюдение даст нам повод развернуть впоследствии следующую большую тему.

Итак, не уйти от того положения, что эти токкаты являют собой по существу новый жанр, новое слово, и дальнейшее пристёгивание их к литургическому прототипу ничего уже не прибавит к их осмыслению… Однако и игнорирование этого дальнего (пусть так) родства значительно обеднит, опростит нас. (Вообще в области культуры, воспитания… простота? — не знаем, не знаем! Простота — это какой-то уж совсем конечный продукт после всей-всей сложности…)

Перейти на страницу:

Похожие книги

Иван Грозный
Иван Грозный

В знаменитой исторической трилогии известного русского писателя Валентина Ивановича Костылева (1884–1950) изображается государственная деятельность Грозного царя, освещенная идеей борьбы за единую Русь, за централизованное государство, за укрепление международного положения России.В нелегкое время выпало царствовать царю Ивану Васильевичу. В нелегкое время расцвела любовь пушкаря Андрея Чохова и красавицы Ольги. В нелегкое время жил весь русский народ, терзаемый внутренними смутами и войнами то на восточных, то на западных рубежах.Люто искоренял царь крамолу, карая виноватых, а порой задевая невиновных. С боями завоевывала себе Русь место среди других племен и народов. Грозными твердынями встали на берегах Балтики русские крепости, пали Казанское и Астраханское ханства, потеснились немецкие рыцари, и прислушались к голосу русского царя страны Европы и Азии.Содержание:Москва в походеМореНевская твердыня

Валентин Иванович Костылев

Историческая проза