Похвали меня

– Большую часть своей жизни я работал в различных сферах развлечений. Когда мы с Гарретом и другими основали КРИ, я сказал ему, что это служба знакомств. Затем наше заведение стало танцевальным клубом. Внезапно Бо исполнился двадцать один год, и он узнал, что всю его жизнь я лгал ему и что на самом деле мой танцевальный клуб – это клуб извращенцев. Нечто такое, что он просто не смог принять.

Шарлотта сглатывает комок. Рассказывая ей о сыне, я чувствую, как по спине пробегает холодок. Она знает Бо очень хорошо, возможно, даже лучше, чем я. И в данный момент я почти читаю ее мысли по глазам. Я умираю от желания услышать, что она думает, и одновременно этого боюсь.

– Что такое? – спрашиваю я, протягивая ей руку.

– Просто я… я думаю, что Бо неправ, когда судит тебя так строго. Но в этом вся его суть. Он отвергает то, чего не понимает, и с ходу осуждает других…

– Шарлотта, прекрати.

Она тотчас закрывает рот. Ее брови приподняты, на лице застыло виноватое выражение, и это убивает меня. Но я не могу слушать то, как она о нем говорит. У него есть свои недостатки – я готов взвалить на себя их бремя, и он может злиться на меня столько, сколько захочет.

– Я думаю, ему просто нужно время, чтобы прийти в себя…

Я снова смотрю на нее. Кажется, я знаю, на что она намекает. Взяв ее руку в свою, я подношу костяшки ее пальцев к губам, желая поцелуями прогнать закрадывающуюся печаль. Это потому, что я трус и мне не хватает духу убить надежду, о которой – я это знаю – она умоляет меня. Поэтому я выбираю молчание.

Но это Шарлотта… точнее, Чарли, и мне нравится ее милое юное упрямство и неспособность пускать все на самотек.

– Чем раньше мы ему скажем, тем быстрее он это переживет.

– Шарлотта.

– Мы должны хотя бы попытаться. Если он узнает позже, лучше от этого не будет.

– Не могу, – возражаю я, но она отказывается меня слушать.

– Что будет, если он узнает до того, как ты ему скажешь? Это сделает все только хуже.

– Чарли, прекрати.

Голос звучит как глухой, лающий приказ. Она растерянно смотрит на меня, и мои слова повисают в воздухе. Не в силах вынести ее обиженное лицо, я спрыгиваю с дивана и в отчаянии начинаю расхаживать по комнате.

Я назвал ее Чарли. Наверное, от этого ей даже больнее, чем от всего остального. Как будто я только что лишил ее имени. Глядя на нее на диване, я вижу, как она кусает нижнюю губу. Это не та девушка, которую я застал на коленях на полу своего офиса два месяца назад. Неужели я воспитал ее лишь для того, чтобы сломать? Почему я так сильно облажался?

Два месяца. Вот сколько времени понадобилось этой девчонке, чтобы войти в мою жизнь и заморочить мне голову так, что я перестал узнавать самого себя. Трудно вспомнить время до Шарлотты. И больно думать о времени после нее.

– Просто скажи мне, что ты думаешь, – говорю я, глядя на нее через всю комнату. – Мне больно видеть, как ты сдерживаешься.

Ее глаза наполняются слезами, и, чтобы успокоиться, она делает глубокий вдох.

– Я не хочу.

– Почему?

– Потому что… я просто хочу сделать тебя счастливым.

Я сглатываю застрявший в горле комок.

– Сейчас я тебе не «сэр». Не пытайся угодить мне, Шарлотта. Просто будь честной.

Она встает, идет ко мне и останавливается всего в шаге. Сделав еще один глубокий вдох, она расправляет плечи, и я невольно восхищаюсь ею с этого ракурса. Упрямая, крутая, красивая девушка, которая отказывается поверить, что она абсолютно идеальна.

– Ты думаешь, если Бо узнает о нас, ты станешь плохим отцом, но, Эмерсон, ты уже спишь со мной. Ты уже это сделал, но это не делает тебя плохим отцом. Ты всего лишь человек. Ни ты, ни я не ожидали, что это произойдет, но это произошло. И это гораздо серьезнее, чем любой из нас ожидал. Ты думаешь, что ты плохой отец из-за того, что хочешь меня, но это не так. На самом деле ты даже слишком хороший, потому что готов пожертвовать своим счастьем, лишь бы избавить сына от душевных ран, но ты должен дать ему возможность справиться с трудностями самостоятельно. Он это переживет… в отличие от меня.

– Не говори так. Конечно, ты переживешь. – Мое разбитое, ноющее сердце цепляется за малейшее облегчение, какое я мог бы ей предложить. – Тебе всего двадцать один год, Шарлотта.

– Неправда, не переживу, – возражает она, и слезы в ее глазах, которые она до сих пор сдерживала, наконец прорываются наружу.

Две ночи подряд я видел, как она плачет, и я не могу этого вынести. Мои руки находят ее талию, я притягиваю Шарлотту к себе, как будто одно только мое прикосновение способно разрешить любую проблему.

– Мне сорок, детка, – нежно шепчу я ей в волосы. – У тебя нет будущего со мной.

– Мне все равно, сколько тебе лет. Для меня это не имеет значения.

Теперь она рыдает у меня на груди. Эта ноющая тревога в моем животе превратилась в зияющую кровоточащую рану, но так лучше. Мы выплеснем чувства. Никаких секретов. Их мы оставим в прошлом.

Я поднимаю ее лицо, заставляя посмотреть мне в глаза.

– Ты же понимаешь, что это не потому, что я не хочу тебя. Ты это знаешь, ведь так?

– Тогда скажи мне, что ты хочешь меня, – всхлипывает она.