Покидая себя

Разговор шел в основном о состоянии здоровья Брежнева, и о наших шагах в связи с его болезнью, обстановке в верхних эшелонах власти. Меня не зря считали умным и дальновидным политиком, с аналитическим складом ума. Я, как шахматист, просчитывал возможные варианты поведения тех или иных политических деятелей.

Начальник главного 4-го управления Чазов считал себя в негласной иерархии равным председателю КГБ. Доступ к генсеку и возможность влиять на него, давали ему основание так думать. Члены Политбюро старались ладить с начальником кремлевской медицины. Ко всему прочему именно его генеральный спрашивал о здоровье других членов Политбюро. И никто не знал, что именно он скажет за закрытыми дверями.

Лекарства, медицинская техника покупались иногда напрямую через КГБ, и резидентурам разведки поручалось немедленно и за свой счет найти требуемое лекарство. Иногда фармацевтическим компаниям специально заказывались препараты для нужд самого генерального секретаря.

Между мной и Чазовым существовала «близость, возникающая у тяжелобольного пациента с лечащим врачом». Она переросла в доверительные отношения, в то время когда его многие не любили и даже обвиняли в плохом лечении генерального секретаря.

Уже после смерти Брежнева, один из его помощников открыто обвинял в этом Чазова:

«Чазов — фигура зловещая, он не доктор, а бог знает кто еще, иначе не допустил бы такого лечения и смерти Леонида Ильича. Он всю информацию тащил в КГБ. И там решали, как лечить больного. Кто подсовывал ему зарубежные сильнодействующие таблетки? А знаете, какие за границей лекарства? Я могу сказать. Это были сильнодействующие средства. Они его и доконали. Пусть мне вторую руку отрежут, но я убежден, что Леонид Ильич умер не от инфаркта. Его напичкали этой дрянью. Тут Чазов, другие врачи не доглядели или уже не очень беспокоились о нем».

Виктор Голиков стал помощником Брежнева еще в Молдавии, проработал с ним дольше всех. Леонид Ильич ему очень доверял. После кончины Брежнева Голиков оказался не у дел и не мог скрыть недовольства новым руководством. Только этим можно объяснить его уверенность в том, что Брежнева уморили.

Меня беспокоило «разгоравшееся соперничество» между мной и Черненко. По мере того, как Брежнев слабел, Константин становился для него все более близким человеком. Он возглавляя общий отдел ЦК, контролировал всю работу партийного аппарата. Он не только информировал Брежнева обо всем, что происходит в партии, но и создавал иллюзию напряженной работы генерального секретаря.

Брежнев в последние годы так доверял Черненко, что подписывал принесенные им бумаги, не вникая в их суть.

— Задача общего отдела — обслуживание высших органов партии, — рассказывал мне старший помощник Черненко Виктор Васильевич Прибытков, — имелось в виду организационно-техническое обслуживание. Но получилось иначе. Ни один документ, в том числе самый секретный и важный не мог миновать общего отдела. Даже председатель КГБ обращался к генеральному секретарю Брежневу через общий отдел. Личные беседы у нас происходили достаточно редко. Первым читателем моих бумаг был заведующий общим отделом Константин Черненко.

Конечно, через общий отдел проходили тонны малозначащих, а то и просто пустых бумаг, которые приходили отовсюду. Но в целом они давали картину жизни страны. И это позволяло Черненко не хуже меня знать, что происходит в государстве.

После смерти любого крупного деятеля приезжали сотрудники КГБ и забирали весь его архив. Он поступал в общий отдел ЦК, в распоряжение Черненко. Эта судьба постигла архивы решительно всех, в том числе и Хрущева, и Микояна. Осечка вышла с Михаилом Андреевичем Сусловым, просто потому, что у него вообще не оказалось никакого архива.

Только два человека имели доступ к архиву Политбюро: генеральный секретарь и заведующий общим отделом. Но Брежнев архивными материалами не интересовался, а Черненко знал все, что там хранится. В архиве лежали взрывоопасные материалы, которые упрятали от мира и еще больше от собственной страны: оригиналы секретных протоколов, подписанных с немцами в 1939 году, о разделе Польши и Прибалтики, документы о расстреле польских офицеров в Катыни. И другое, что ограничено наисекретнейшим грифом — «особая папка». Даже члены Политбюро не имели доступа к этим документам и просто не знали, что хранится в архиве Политбюро.

Черненко знал все тайны партии, а зачем подпускать к ним других? В последние годы, когда Брежнев совсем ослаб, Черненко стал ему особенно нужен. Никто не мог обратиться к генеральному секретарю через голову Кости. И получить подпись под нужной бумагой, и поговорить с Леонидом Ильичом можно только через него.

Он тщательно фильтровал информацию, поступающую к Брежневу, определял график его работы. Секретари в приемной генсека считались его подчиненными. Когда другие помощники приходили к Брежневу с какими-то неотложными вопросами, он раздраженно говорил им, чтобы они учились докладывать генеральному секретарю так, как Черненко.