Покидая себя

И проблемы у Черненко с Брежневым были одинаковые. Оба жаловались на расстройство сна, в больших количествах потребляли сильнодействующие снотворные препараты и транквилизаторы, они расслабляли их до такой степени, что они лишались способности действовать.

Сначала они не могли заснуть, потом проснуться. И выводили себя из этого состояния с помощью не менее сильных взбадривающих препаратов. Это пагубно влияло на память, на мозговую деятельность. Нарастали склеротические явления. А ведь именно блестящая память — самое важное качество всех крупных политиков.

Поэтому, Черненко в какой-то момент подумал, что Брежнев готовит его в преемники.

Ситуация изменилась, когда 25 января 1982 года умер Михаил Андреевич Суслов, который работал секретарем ЦК тридцать пять лет. Пока Суслов сидел на Старой площади, мне не было хода наверх. Суслов меня откровенно сторонился. Не любили главного чекиста и другие члены Политбюро, кроме, пожалуй, министра обороны Дмитрия Федоровича Устинова. Погубить чью-то карьеру председатель КГБ мог запросто. Помочь — нет. А теперь освободился кабинет номер два на пятом этаже в первом подъезде основного здания ЦК КПСС. Все гадали, кто его займет. Брежнев неожиданно для многих выбрал меня.

Помощник генерального секретаря Александров-Агентов вспоминал, как через день-два после внезапного заболевания Суслова Леонид Ильич отвел его в дальний угол приемной в ЦК и, понизив голос, сказал:

— Мне звонил Чазов. Суслов скоро умрет. Я думаю на его место перевести в ЦК Андропова. Ведь, правда, же, Юрка сильнее Черненко — эрудированный, творчески мыслящий человек?

Интересно, почему Брежнев отвел помощника в угол? Не хотел, чтобы разговор слышали чужие люди? Предполагал, что и его прослушивают? Кто? …Это делал Черненко, в его кабинете находилась аппаратура, с помощью которой можно прослушивать разговоры самых высоких чиновников на Старой площади, в том числе и располагавшихся на пятом этаже основного здания ЦК!

Когда академик Чазов сообщил Брежневу о смерти Михаила Андреевича, генеральный секретарь спокойно сказал:

— Замена ему есть. Лучше Юрия нет никого!

Но Брежнев почему-то медлил с окончательным решением! Я переживал, думая, что это интриги Черненко. Академик Чазов даже поинтересовался у меня, отчего задержка с переходом на Старую площадь?

— А Вы что думаете, меня с радостью ждут в ЦК? — огорченно ответил ему я, — Кириленко мне однажды сказал, если ты придешь в ЦК, то глядишь, всех нас и разгонишь.

Андрей Павлович оказался прав: я, когда стал генеральным секретарем, помня о старых обидах, первым отправил на пенсию Кириленко, к тому времени тяжелобольного человека.

Предложение перейти на Старую площадь вызвало у меня смешанную реакцию. Я уже привык к КГБ, боялся лишиться реальной власти, потому что должности второго секретаря ЦК в партии официально не было. А Брежнев не уточнил, каким будет объем моих полномочий, хочет ли он, чтобы я заменил Суслова, или же ему нужен просто еще один секретарь ЦК.

Я доверительно сказал начальнику московского управления госбезопасности Алидину:

— Виктор Иванович, вот мне предлагают идти работать секретарем ЦК. Что толку, я там буду документы носить по коридорам? Здесь же я намного полезнее.

Я не мог понять, Брежнев нашел в моем лице замену Суслову или же это просто предлог, чтобы убрать меня из КГБ? Вдруг Леонид Ильич ко мне переменился? А тут еще проявил неожиданную активность министр иностранных дел Громыко.

Позднебрежневские времена убедили Громыко в том, что он не хуже других мог бы руководить страной и внешней политики для него маловато. Он носил, не снимая, почетный значок «50 лет в КПСС», показывая солидный партийный стаж.

Он вознамерился занять место Суслова, но сделал большую ошибку. Позвонил мне и стал советоваться, не следует ли ему, Громыко, занять эту должность?

— Андрей, это вопрос генерального секретаря, — осторожно ответил я.

Разговор получился для меня неприятным, потому что это кресло я уже считал своим, о чем Громыко вскоре узнал.

Наши отношения с ним за долгие годы лишились доверительности. Тем более что если Брежнев на встречах с иностранцами мог только прочитать подготовленный ему текст и постоянно поворачивался к Громыко, ища у него одобрения, то я не нуждался в помощи министра при общении с иностранными гостями.

В середине марта Брежнев поручил мне произнести доклад по случаю очередной ленинской годовщины. Это признак доверия. Доклад получился необычным по стилю, и хлопали мне больше, чем принято.

На пятом этаже главного здания ЦК находились всего три рабочих кабинета. Один занимал Брежнев, второй Суслов, третий Кириленко. Это символизировало их место в руководстве партии. Я занял сусловский кабинет, что подчеркивало мое положение второго человека в партии. Но курировал я — в отличие от Михаила Андреевича — только международный отдел и чувствовал себя на новом месте неуверенно, ведь я плохо знал партийный аппарат.