Поклон старикам

— Нет, вы подождите, — заговорил он торопливо. — Нет, вы ответьте, почему вашего отца прозвали Тэхэ — Козлом? А? Не знате? Так я сейчас расскажу… Нет, не перебивайте, послушайте… Ваш отец, перед тем как что-то сказать, долго что-то мямлил, только и слышно было «бе…» да «ме…». Вот так. Значит, его род от козлов, правильно? — Он распалился, не знал, что еще прибавить, как обидеть Тыхеева… Выпалил, совсем некстати: — Вот и вы на своих конторских счетах тоже бебекаете да мемекаете. И языком также, ну козел и козел.

Дондок Жамбалов, довольный своим остроумием, весело заржал. Оглянулся, увидел, что больше никто не смеется, замолк…

— Ну, довольно, — остановил его парторг. — Повеселились, хватит. Так и до ссоры недалеко. Послушаем лучше Жамсарана Галдановича.

— Так, — продолжал свой рассказ Жамсаран Галданович. — Оказался я классовым врагом… Опять поднялась тетушка Хандажап: «Мы все про тебя знаем… Это ты убил Дэлгэра… понятно, почему так сделал: хотел убрать следы: ведь живой Дэлгэр напоминал нам, что ты протащил его в колхоз, все годы укрывал его, оберегал…»

Я рассказал улусникам все, как было… Вроде немного поутихли. Но тут встал Сандан-ахай, опять заговорил:

— Видите, какой человек руководит нашим колхозом? Он даже важные дела решает кулаком. Я не защищаю Дэлгэра, мне его не очень-то и жалко. Ударил его Жамсаран, ну и что, пусть ударил, тот заслужил. Но ведь завтра он может ударить меня, послезавтра хлестнет по шее доярку Хандажап… Он любого-каждого может ударить… Советские законы не давали ему такого права.

— Это, — сказал он, — запрещено законами. И дорогой товарищ Ленин никогда не давал нам такого указания, чтобы драться. Нету ведь такого указания?

— Нету! — ответили все дружно и громко.

— Правильно! — одобрил Сандан-ахай. — Не мог Ленин-багша дать такое указание… А почему Жамсаран совершил свои противозаконные проступки? — еще строже спросил Сандан-ахай. И сам ответил: — А потому, что в его башке крепко-накрепко укоренились черные пережитки царского проклятого прошлого. Мы с вами думали, что то время ушло, а оно — вот оно: председатель Жамсаран нам частенько напоминает, как раньше было. Можем ли мы оставить в рядах большевистской партии такого жестокого и хитрого врага?

Сандан-ахай был в нашем колхозе самым уважаемым человеком. Кто решился бы спорить с ним? Меня, понятно, тут же исключили из партии.

Парторг колхоза Санданов почувствовал себя неловко: верно, в наше время эта история прозвучала не очень красиво… Он тихо проговорил:

— Отец никогда не рассказывал мне об этом. Однако, стыдился. — И еще тише добавил: — Стыдно, конечно… Нехорошо получилось.

— Ничего, — улыбнулся Жамсаран. — По нашим новым временам и правда не очень красиво, а тогда — в самую точку: врагов и правда было много, и мы обязаны были строго оценивать каждый поступок коммуниста… Бывало, что и ошибались…

— Вас и с председательской должности сияли? — осторожно спросил зоотехник.

— Нет, — ответил Жамсаран, заметно повеселев. — Вызвали на бюро аймака партии. Такого жару нагнали, такого страху — никому не пожелаю… Ну, думал, конец, сейчас потребуют, чтобы сдал партийный билет… Когда же объявили, что оставляют в партии, но объявляют строгий выговор с предупреждением, я так обрадовался, объяснить вам не смогу… Мне на бюро — строгий выговор, а я растерялся и сказал «спасибо». Все даже засмеялись.

Потом, уже дома, узнал, что Дэлгэру дали два года отсидки… Два года не такой уж большой срок, в общем, Дэлгэр вроде бы совсем скоро вернулся в колхоз. А тут война, напал на нас Гитлер со своими фашистами… Дэлгэра в армию не взяли, у него на правой руке двух пальцев нет, да еще и косой. Он у нас в те годы отарами заведовал, молочнотоварной фермой. Трудолюбивый был, животновод настоящий, такого поискать… Ежели из пятисот овец одна потеряется, сразу заметит, всех в колхозе поднимет…

Жамсаран вдруг вроде бы рассердился, резковато сказал:

— Ну, ладно. Разболтались… Как бабы у колодца. А работа стоит. Пора и за дело.

3

Старая Сэжэдма прибралась в доме, с порога оглядела избу, осталась довольна: полы вымыты, на столе наглаженная льняная скатерть, цветы в стеклянной литровой банке — надо бы вазу, да нету их в магазине, сколько раз спрашивала. Ваза, конечно, не самое главное, а все же больному было бы приятнее…

Когда проходила мимо двухэтажного правления, ее окликнул нынешний председатель Дондок Жамбалов:

— Тетушка Сэжэдма, зайдите, пожалуйста.

Ну, зашла, как же иначе, раз позвал, значит, есть дело. Поздоровались, председатель пригласил сесть, сам подвинул кресло. Очень он уважительный к пожилым людям…

— Как наш дорогой Жамсаран Галданович? — Вот какой был у него первый вопрос. — Прямо стыдно мне, тетушка Сэжэдма, — закрутился так, что и зайти к вам нету минуты, — Он закурил сигарету. — Вы-то хорошо знаете, какова председательская работа, Жамсаран Галданович тоже не часто своих друзей навещал…

Сэжэдма неловко сидела на краешке кресла, теребила платок, накинутый на плечи…