Шободой встал, поглядел в сторону улуса, и на тонком загорелом лице появилась радость: все-таки здорово он соскучился по школе и ребятам! Ведь целое лето провел здесь. Приехал, когда трава едва народилась, а теперь степь успела привянуть от утренних заморозков, пожелтела. Только там, где течет Уда, стоят зеленые кустики тальника. Речка прибыла. Когда сюда ехали, вода даже не скрывала колес у телеги. А теперь наверно скроет с макушкой. И вода кажется холодной и тяжелой, как свинец…
Мать сказала правильно — вечером пошел дождь. Холодный и мелкий, как осеннее ненастье, он шел и теперь, среди ночи. Тихонько стучался в окна, шелестел по крыше. В такую погоду хорошо спится. Однако Шободой почему-то не может уснуть, хотя и лежит с зажмуренными глазами. Рядом спокойно спит мать, напротив у другой стены спит отец. Он похрапывает, как уставший богатырь, и железная кровать отвечает ему скрипом. А Шободой все прислушивается к чему-то, ловит каждый звук. Вот крякнула утка на озере, вот вздохнула корова, вот взмыкнул теленок во сне… Вдруг послышался топот коней, звякнула подкова о камень. Потом послышались крадущиеся шаги, замерли у дверей. Снова стало тихо. Только дождь по-прежнему постукивает в окно, да в печи постреливают угли. Но Шободою кажется, что он слышит дыхание людей у двери, и сердце его сжимается от страха. Он трогает мать за руку, чтобы разбудить, тут двери неожиданно вздрагивают от сильного стука.
— Открывай! — раздался громкий, как выстрел, голос. — Поскорее впускай гостей, активист Балдан. А то сожжем вместе с колхозной избой.
Шободой почувствовал, как пробудилась мать и прижала его к себе, вздрагивая всем телом. «Бандиты, кулаки, — подумал он, леденея от ужаса. — Они убьют папу».
Отец был уже на ногах. Он обувался в потемках, стуча сапогами.
— Открою. А будете ломиться, предупреждаю — стрелять буду, — сказал он спокойно. За дверью замолчали. Балдан зачем-то сходил к окну, потом подошел к кровати, погладил перепуганную жену по голове, склонился, понюхал сжавшегося в комок Шободоя, зашептал:
— Тебе надо бежать, сынок. Вылезешь в окно, я приоткрыл его. Садись на Гнедка, он дорогу знает. Скачи в улус, к председателю. Нет, не сейчас, сынок. Сейчас они тебя увидят. Когда зайдут в избу. Я дам тебе знак — потушу лампу. А пока давай приготовимся…
Он помог Шободою одеться, снова понюхал голову.
— Лежи тихо, сынок. Пока не дам знак.
— Я все выполню, папа. Я не боюсь, я пионер, папа, — шепотом ответил Шободой. Его немножко ободрил спокойный голос отца. — А ты будешь стрелять?
Балдан вздохнул:
— Не буду, сынок. У меня нету ружья.
Он укутал Шободоя одеялом, зажег лампу, посмотрел на жену, которая лежала с широко раскрытыми глазами, будто парализованная страхом, снова вздохнул.
— Молчи, Намжилма, что бы ни случилось.
— Это Ширап… Бандиты, — прошептала она с трудом, — Я не за себя… Сыночек наш… Как же он… Ведь речка…
— Молчи, Намжилма, — повторил Балдан. Он отпер двери, вернулся к столу, встал, загораживая собой жену и сына. — Но, заходите, — сказал громко.
Бандиты зашли не сразу. Распахнули двери, видать, тайно оглядели избу, потом уж зашли осторожно один за другим, как волки. И дух от них исходил тяжелый, смрадный. Давно немытые, нестриженные, в мокрой истрепанной одежде, они действительно походили на зверей, вылезших из логова. Впереди стоял матерый, до глаз обросший черными волосьями бандит с плеткой в руке. Это был Ширап — сын кулака и сам бывший кулак.
— Но что, активист Балдан, дрожишь, поди? — сказал Ширап, ощеривая крупные зубы. — Отвечай. Не ты ли собирался поймать нас, шестерых друзей? Не ты ли хотел нас видеть в руках гэпэушников? Вот мы пришли к тебе, бери нас.
Ширап засмеялся, подошел к кровати, на которой спал Балдан, хлестнул по постели плеткой, сел по-хозяйски.
— А живешь ты неплохо. Изба большая. Сынок, слыхал, есть. Говорят, тоже активист, в тебя. Так говорят ли? — вдруг крикнул Ширап.
Балдан вздрогнул. Но не от грозного голоса бандита, а потому что понял: этот зверь не пощадит его сына.
— Чего тебе надо от меня, Ширап? — сказал он, пряча испуг. — Мало мы на тебя работали? Мало ты издевался над нами? Нет, Ширап! Прошло твое время. Прошлогоднего снега на чай не наберешь, старое не воротишь. Сдаваться тебе надо, Ширап, Советской власти.
А в это время Шободой выскользнул во двор и вскочил на Гнедка. Пока они мчались, Шободой беззвучно шептал одно и то же: «Скорее, Гнедко. Надо поймать бандитов…»