Дэниэл сердито попыхивал трубкой. Кестер шумно вздохнул и, тут же пожалев об этом, принялся насвистывать. Белл была напугана, но, желая как-то разрядить напряженную атмосферу, произнесла:
– Джон Хоббс понес большие убытки: все его вещи либо сгорели, либо были испорчены. Может, он это и заслужил, но человеку свойственно душой прикипать к своим столам и стульям, особенно если мебель полированная.
– Жаль, что он не сгорел вместе со своей мебелью, – проворчал Дэниэл, вытряхивая из трубки пепел.
– Не наговаривай на себя, – одернул его жена. – Ты первый кинулся бы к нему на помощь, заслышав его крик.
– А я ручаюсь, что, если б к нам пришли с бумагой и спросили имя папы, дабы он возместил Хоббсу то, что он утратил во время пожара, папа непременно дал бы ему что-нибудь, – сказала Сильвия.
– Не болтай, чего не знаешь, – рявкнул на дочь Дэниэл. – И язык держи за зубами, пока тебе слова не дали.
Его резкий, раздраженный тон был настолько внове для Сильвии, что ее глаза заволокло слезами, а губы задрожали. У Филиппа, когда он все это увидел, сжалось сердце. Чтобы отвлечь от нее внимание, он поспешил завести разговор о другом; но Дэниэл слишком нервничал и потому больше молчал; и Белл взяла на себя обязанность поддерживать некое подобие беседы, да иногда свое слово вставлял Кестер, который, казалось, инстинктивно принял линию поведения хозяйки и всячески старался отгонять мрачные мысли.
Сильвия незаметно удалилась в свою комнату. Она больше переживала из-за грубых слов отца, а не из-за того, что его могут придать суду; гнев отца был действительной неприятной реальностью, наказание – далекой и маловероятной бедой. И все же она испытывала смутный ужас перед этим злом и потому, поднявшись к себе, бросилась на кровать и зарыдала. Филипп, сидевший у подножия невысокой крутой лестницы, слышал ее плач, и с каждым ее всхлипом струны любви, казалось, туже стягивали его сердце, и он чувствовал, что должен как-то утешить ее.
Но вместо этого он сидел и болтал ни о чем, вел беседу с недовольным Дэниэлом. Белл же, печальная и озабоченная, беспокойно переводила взгляд с одного на другого, стремясь выудить из их разговора новые подробности о последствиях происшествия, которые начинали тревожить ее ум. Она надеялась, что ей представится возможность расспросить Филиппа с глазу на глаз, но ее муж, казалось, задался целью воспрепятствовать ее намерению. Он сидел в кухне-столовой, пока Филипп не ушел, хотя, обессиленный, всем своим уставшим видом он более чем ясно намекал гостю, пусть и непреднамеренно, что пора и честь знать.
Наконец дверь за Филиппом закрылась, и Дэниэл приготовился отойти ко сну. Кестер отправился на свой сеновал в коровнике часом раньше. Белл предстояло поворошить угли в очаге, и затем она собиралась подняться в спальню вслед за мужем.
Сгребая золу, Белл услышала, как в шум, что она производила, примешался тихий быстрый стук в окно. И без того нервничая, она чуть вздрогнула, но, обернувшись, увидела прижатое к стеклу лицо Кестера и, успокоившись, осторожно отворила входную дверь. Его силуэт отчетливо вырисовывался во мгле на фоне темноты за его спиной; в его руке она разглядела вилы.
– Миссус! – зашептал Кестер. – Я видел, что хозяин пошел спать; и я буду вам очень признателен, если вы позволите мне лечь в кухне. Обещаю, ни один монксхейвенский констебль не доберется до хозяина, пока я его охраняю.
Белл чуть поежилась.
– Нет, Кестер, – она потрепала его по плечу, – бояться нечего. Твой хозяин никого не покалечил; вряд ли они причинят ему зло за то, что он освободил тех парней, которых вербовщики заманили в ловушку.
Кестер, не двигаясь с места, медленно покачал головой:
– Я опасаюсь из-за разгрома «Рандеву». Многие считают, что поджог – это тяжкое преступление. Можно, если я лягу у очага, миссус? – умоляюще попросил он.
– Нет, Кестер, – начала Белл, но потом передумала и сказала: – Да благословит тебя Господь, добрый ты человек. Входи, устраивайся на лавке, а я накрою тебя своим плащом, что висит за дверью. Нас, кто любит его, не так много, и мы все будем под одной крышей, не разделенные стенами и замками.
Ту ночь Кестер провел в кухне-столовой, и, кроме Белл, никто о том не знал.
Глава 25. Надвигается беда
Утро принесло некоторое успокоение, хотя страх полностью не рассеялся. Дэниэл, казалось, поборол свою раздражительность и был необычайно добр и нежен с женой и дочерью, особенно стараясь молчаливыми незначительными знаками внимания загладить свою вину перед Сильвией, на которую он накричал накануне вечером.
Словно по общему согласию, все избегали всякого упоминания о событиях, что произошли в городе субботним вечером. Говорили только о повседневных делах – о предстоящих посевах, о скоте, о рынках; но каждого одолевало желание выяснить более точно, сколь велика опасность, что, по словам Филиппа, нависла над ними, угрожая в скором времени отрезать их от родных мест.