Поклонники Сильвии

Впрочем, если уж на то пошло, за последнее время пропасть непонимания между Филиппом и Кестером заметно расширилась, хоть их разногласия и не выливались в скандал. Пришла пора посевной, и Филипп, стремясь во всем обеспечить интересы Сильвии, а также чтобы отвлечься от чрезмерных тревог за ее отца, вечерами стал изучать науку агрономии по старым книгам, что он одолжил, таким как «Всеобъемлющий справочник фермера» и прочие. И время от времени на основе знаний, полученных из книг, он пытался давать указания практичному, упрямому Кестеру. Естественно, они рассорились, – правда, без крика. Кестер придерживался своих испытанных методов, а на Филиппа с его книгами не обращал внимания, демонстрируя свое пренебрежение к нему и поведением, и поступками, и Филипп в конце концов перестал с ним спорить. «Многие могут отвести лошадь к водопою, но немногие способны ее напоить», а Филипп, вне всякого сомнения, не принадлежал к числу тех «немногих». Вообще-то, Кестер недолюбливал Филиппа по множеству причин. Он радовался, когда Сильвия отдала предпочтение Чарли Кинрэйду. Как и многие другие, Кестер не знал всей правды, полагая, что гарпунщик утонул, но ведь прошел всего лишь год со дня его предполагаемой гибели – ничтожно малый срок, по мнению старика, забывающего, что для молодых время тянется медленно. И будь у Сильвии не так тяжело на сердце, он постоянно распекал бы ее за то, что она позволяет Филиппу виться вокруг нее, пусть его визиты на ферму и были связаны с заботами об ее отце. Ибо страшная тайна, которую знали только он и она, сблизила их, и случалось, они шептались наедине, не посвящая в свои разговоры Белл и Кестера, что последний неизменно подмечал и оттого негодовал. Он даже дошел до того, что стал подозревать Филиппа в нечистоплотности: на что ему столько денег – прорва, в понимании Кестера? Раз или два у него мелькала гадкая мысль, что магазины, в которых заправляют молодые, менее прибыльны, чем те, в которых распоряжаются более зрелые головы, и что часть денег, которые отдаются Филиппу, идет вовсе не на спасение его хозяина, а расходуется на другие цели. Бедный Филипп! А ведь он на это тратил все свои деньги и даже больше того, что имел, но о том никто не ведал, кроме самих банкиров, которые благоволили к Филиппу и пообещали не выдавать его секрет.

Однажды Кестер решился поговорить с Сильвией о Филиппе. Она вышла за кузеном в поле перед домом, начинавшееся сразу же за крыльцом, хотела выяснить кое-что, о чем не смела спрашивать в присутствии матери (Белл, измученная беспокойством, внимала каждому слову, когда приходил Филипп), и, после того как Филипп с ней попрощался, какое-то время еще стояла и неосознанно смотрела ему вслед, но о нем почти не думала. Он поднялся на гребень и напоследок оглянулся на дом, где жила его любимая. Увидев, что Сильвия все еще провожает его взглядом, он радостно махнул ей шляпой. Она тем временем очнулась от мыслей – не о нем и не о его любви, в которой он ей признался. Из раздумий ее вывело какое-то движение на фоне неба. Она повернула к дому и услышала низкий, хриплый голос Кестера.

– Иди-ка сюда, девица, – с негодованием окликнул он ее, стоя в дверях коровника. – Разве сейчас время любезничать?

– Любезничать? – Сильвия гордо вскинула голову и с вызовом посмотрела на него.

– Да, да, любезничать! А как еще прикажешь это понимать, если ты глаз не сводишь с этого назойливого парня, словно хочешь его охомутать, а он перед тобой расшаркивается? В годы моей молодости это называлось «любезничать». А добропорядочной девушке негоже хвостом вертеть, когда отец ее в тюрьме, – отчитывал Сильвию Кестер, сознавая, что он с ней жесток, несправедлив и вообще слишком много себе позволяет, но продолжая честить ее из жгучей неприязни к Филиппу.

Сильвия молча смотрела на старика: оскорбленная до глубины души, оправдываться она не собиралась.

– Ну и что ты прожигаешь меня взглядом? Да хоть обсмотрись. Я был лучшего мнения о тебе, девица, – не унимался Кестер. – Кажется, что твой любимый неделю как утонул, а ты уж и не вспоминаешь о нем, словно тебе никогда и дела до него не было, словно его вовсе не существовало.

Губы Сильвии дрогнули, раздвинулись, обнажив маленькие сверкающие зубки, и, почти не разжимая их, она выдохнула:

– По-твоему, я забыла его, да? Думай, что говоришь!

Потом, словно опасаясь утратить самообладание, она вернулась в дом, будто слепая, прошла через кухню, поднялась в свою комнату, где она теперь бывала редко, и ничком бросилась на кровать, лицом вдавливаясь в постель, так что едва не задыхалась.