Поклонники Сильвии

Белл не догадывалась, что ее муж стоит на пороге гибели, и Филипп был этому рад. Слава богу, ей не приходила в голову мысль поехать к нему в Йорк, потому что для людей ее класса поездка за сорок миль была бы необычайно утомительной, а Белл и без того слабела с каждым днем. Этот шаг был бы оправдан только в случае крайней, неизбежной необходимости – к такому заключению пришли Филипп с Сильвией. И сама Сильвия, понимая это, подавляла в себе желание повидать отца, не отпускавшее ее ни днем, ни ночью. Не потому что надежда пересиливала страх. Филипп не открывал ей причин, которые повергли бы ее в отчаяние: она была молода и, как и ее отец, не могла понять, сколь неизбежна порой потребность в скором и жестоком подавлении бунта против властей.

Сам Филипп во время суда собирался быть в Йорке; само собой разумелось, фактически без обсуждения, что при самом страшном вердикте жена и дочь фермера Робсона немедленно отправятся в Йорк. На этот счет перед отъездом из Монксхейвена Филипп молча сделал все необходимые приготовления. Все ему сочувствовали и шли навстречу. Кулсон, понимая всю беспрецедентную значимость сложившихся обстоятельств, не мог не проявить великодушия. Он убеждал Филиппа оставить магазин на него и заниматься делом дяди столько, сколько нужно. Филипп с каждым днем все больше бледнел и печалился, а вместе с ним другой человек еще сильнее бледнел и печалился, и лил тихие слезы, видя, как он страдает и мучается. Наступил день открытия выездной сессии суда. Филипп посетил Йоркский собор, где наблюдал торжественное шествие по старинному обычаю: судьи в сопровождении представителей высшей власти графства пришли в храм Божий, чтобы получить наставления в том, как они должны исполнять свой долг. Слушая проповедь, Филипп чувствовал, как у него щемит и гулко бьется сердце. Впервые надежда в нем возобладала над страхом. И в тот вечер он написал Сильвии свое первое письмо:

«ДОРОГАЯ СИЛЬВИЯ!

Это продлится дольше, чем я думал. Мистер Доусон говорит, во вторник на следующей неделе. Но не падай духом. Сегодня я слушал проповедь, обращенную к судьям, и священник очень много говорил о милосердии и прощении. Думаю, этот суд присяжных непременно проявит снисходительность. Я встречался с дядей. Он похудел, но не унывает. Только постоянно твердит, что, если б ему представился случай, он поступил бы так же. И мистер Доусон, и я считаем, что он ведет себя неразумно, тем более что тюремщик слышит каждое сказанное им слово. Он был рад узнать, как дела дома; хочет, чтобы ты вырастила телочку Дейзи, говорит, от нее будет толк. Он просил меня передать поклон тебе и тете и свое почтение – Кестеру.

Сильвия, пожалуйста, попытайся забыть, как я ругал тебя за почерк и неправильное правописание, и напиши мне две-три строчки. Пусть лучше они будут с ошибками, ибо тогда я буду уверен, что их написала ты. И не думай про заглавные буквы; я был глуп, придавая им столь огромное значение: без заглавных букв вполне можно обойтись. Весточка от тебя поможет мне терпеливо дождаться вторника.

Письмо направляй по адресу:

г. Йорк, Миклгейт,

мистеру Фрейзеру, торговцу мануфактурными товарами,

для мистера Филиппа Хепберна.

Низкий поклон тете.

Твой почтенный кузен и слуга,

ФИЛИПП ХЕПБЕРН

P. S. Проповедь была возвышенная. Книга пророка Захарии (7:9): „Производите суд справедливый и оказывайте милость“. Дай Боже, чтобы сердце судьи преисполнилось милосердия, когда он будет судить моего дядю».