Поклонники Сильвии

– Ставь, ставь, – велела Белл, не вникая в смысл слов дочери. – Может, и день быстрей пройдет, если мы пораньше приготовим обед.

– Так ведь Кестер на дальнем поле, раньше полудня домой не явится.

На какое-то время Белл, казалось, успокоилась, но вскоре она отодвинула от себя прялку и принялась искать свою верхнюю одежду. Сильвия подала ей капор и плащ, а затем с грустью в голосе спросила:

– Мама, на что это тебе?

– Хочу подняться на гребень, а там пройду через поле, посмотрю на дорогу.

– Я с тобой, – вызвалась Сильвия, понимая, что ждать вестей из Йорка еще рано.

С безграничным терпением целых полчаса она стояла подле матери, пока та неотрывно глядела на дорогу, высматривая тех, кто так и не пришел.

По возвращении в дом Сильвия поставила вариться картофель, но, когда обед был готов и втроем они сели за стол, Белл отпихнула от себя тарелку, сказав, что время обеда давно прошло и она не голодна. Кестер собрался было заметить, что еще только половина первого, но Сильвия умоляющим взглядом попросила его не перечить матери, и он продолжал молча есть, лишь время от времени отирая глаза тыльной стороной ладони.

– Я сегодня больше не пойду далеко от дома, – шепнул он Сильвии, выходя на улицу.

– Неужели этот день никогда не кончится?! – жалобно вскричала Белл.

– Кончится, мама, кончится, не переживай! Говорят же: «Каков ни будь грозен день, а вечер настанет».

– Вечер настанет, вечер настанет, – повторила Белл. – Сильви, думаешь, под «вечером» подразумевается смерть?

– Не знаю. Мама, это невыносимо! – в отчаянии воскликнула Сильвия. – Испеку-ка я овсяных лепешек. Возни с ними много. Глядишь, и день пройдет.

– Испеки, дочка, испеки! – одобрила ее мать. – Он любит, когда они свежие. Любит свежие.

Бормоча себе под нос, разговаривая сама с собой, Белл задремала, и Сильвия старалась не потревожить ее сон.

Дни теперь становились длиннее, но по-прежнему было холодно; и на ферме Хейтерсбэнк, где линия горизонта не была видна, рано не темнело. Сильвия позаботилась о том, чтобы к моменту пробуждения матери был готов чай, но та спала и спала, спала мирным сном, как ребенок, и Сильвия не нарушала ее покой. Едва солнце село, она увидела, что Кестер за окном подает ей знаки – зовет на улицу. На цыпочках она вышла из дома в заднюю дверь кухни, которая была открыта. И едва не налетела на Филиппа, ибо тот не сразу заметил ее, так как ждал кузину с другой стороны, думая, что она появится из-за угла дома. Он повернулся к ней, и по лицу его она поняла, что за весть он принес.

– Филипп! – только и выдохнула Сильвия, а потом потеряла сознание, с глухим стуком упав к его ногам на округлые булыжники, коими был вымощен двор.

– Кестер! Кестер! – закричал он, ибо Сильвия лежала как мертвая, и он, изможденный и обессиленный, как ни напрягался, не мог поднять ее и отнести в дом.

С помощью Кестера Сильвию перенесли в кухню. Нужно было привести ее в чувство, и Кестер бросился к колодцу за холодной водой.

Филипп стоял на коленях у головы Сильвии и руками поддерживал ее, ничего не слыша и не видя вокруг. И вдруг на него упала тень. Он поднял глаза. Рядом возвышалась тетя, такая, как прежде: собранная, сильная, спокойная, со степенным, осмысленным выражением в лице.

– Девочка моя. – Белл села рядом с Филиппом и бережно забрала дочь из его рук в свои. – Держись, дочка! Мы должны держаться. Нам надобно ехать к нему. Сейчас он нуждается в нас, как никогда. Держись, дочка! Господь даст нам силы. Надобно ехать к нему, время дорого. Плакать будешь потом!

Сильвия открыла мутные глаза и услышала голос матери. Сознание постепенно вернулось к ней, она медленно поднялась и, словно оглушенная, застыла в неподвижности, собираясь с силами. А потом взяла мать за руку и произнесла будто не своим, тихим голосом:

– Едем. Я готова.

Глава 28. Суровое испытание

Стоял апрель того же года. По небесной сини плыли редкие белые облака, пронизанные лучами ласкового послеполуденного солнца. Земля в этом северном краю уже оделась в свой скудный зеленый убор. Близ речушек, что текли с болот и возвышенностей, кое-где росли деревья. Воздух полнился приятными звуками, предвещавшими наступление лета. Плеск, журчание, звон незримых водных потоков, пение жаворонка в солнечной выси, блеяние ягнят, призывающих матерей, – вся природа дышала радостью и надеждой.