Поклонники Сильвии

– Кестер, как же так? Уходишь, а ничего не поел, не выпил. Так не пойдет. Ну-ка возвращайся, отведай вина и пирога.

Кестер стоял у выхода, чуть сконфуженный, но довольный, а Сильвия, молодая гостеприимная хозяйка, засуетилась, доставая из углового буфета графин с вином и бокал, а также торопливо отрезая солидный кусок пирога, который она сунула ему в руку, невзирая на его протесты. Она доверху наполнила бокал вином, без которого Кестер предпочел бы обойтись, ибо он слишком хорошо знал, что по обычаю, прежде чем вкусить угощения, он обязан исполнить ритуал: в торжественной форме пожелать хозяйке здоровья и счастья. Старый работник побагровел от смущения, едва заметно улыбнулся и, держа в одной руке пирог, в другой – вино, напыщенно произнес:

– Долгих лет вам,

Много счастия,

Плодитеся и размножайтеся!

И затем он продолжал:

– Этот стих я в молодости выучил. Но я много что хотел бы сказать – никаких стихов не хватит. Только я не могу. Священника бы уморил, если б стал рассказывать, что у меня на душе лежит. Это как гора состриженной шерсти: ценность огромная, да только прежде, чем в ход ее пустить, почистить ее нужно, вычесать, спрясть. Вот и я также: если б был мастер говорить, многое мог бы сказать, да вот беда, язык у меня плохо подвешен. Посему наберусь смелости и так тебе скажу: по-моему, ты молодец. У тебя дом полон мебели. – Кестер обвел взглядом комнату. – Еда есть, и одежды много всякой, по-видимому. И миссус в час испытаний не осталась без крыши над головой. И, может быть, муж тебе не самый плохой достался, как я раньше думал. Не постыжусь сказать, что, может быть, он лучше, чем я о нем думал. Так что я выпью за вас обоих. Здоровья вам, счастья и денег побольше, как говорится.

Кестер закончил свою речь и, довольный собой, осушил бокал, затем причмокнул губами, вытер ладонью рот, сунул в карман пирог и ушел.

Вечером Сильвия сообщила мужу о визите Кестера. Филипп утаил от жены, что это он уговорил старика навестить ее, равно как и тот факт, что он слышал, как пришел старик, – точно в то время, когда он сам собирался зайти в гостиную выпить чаю, но не зашел, чтобы не мешать их общению. Сильвия приняла молчание мужа за недовольство и закрыла от него свое сердце, в котором только-только начали зарождаться теплые чувства к нему. Она снова впала в состояние вялого безразличия, из которого вывести ее могли лишь упоминания о прошлом или заботы о матери.

Эстер с удивлением обнаружила, что Сильвия относится к ней с симпатией. Постепенно она тоже привязалась к Сильвии. Не будь Эстер воистину добродетельна и благочестива, она безумно завидовала бы женщине, ставшей женой Филиппа. Сильвия же, казалось, изливает на нее всю свою любовь. Ее доверие умиляло Эстер, трогало до глубины души, но понять этого она не могла. С одной стороны, Сильвия помнила, как грубо она обошлась с Эстер в тот дождливый ветреный день, когда та приехала в Хейтерсбэнк, чтобы отвезти ее и мать в Монксхейвен и организовать им свидание с заключенным под стражу мужем и отцом. Сильвию поразило, с каким безмерным смирением Эстер отреагировала на ее оскорбительное поведение – поведение, которое, как она понимала, у нее самой сразу же вызвало бы яростное негодование. Сильвия не могла взять в толк, как человек совершенно иного душевного склада, нежели у нее, способен моментально простить гнев, который сама она не смогла бы позабыть; и, потому что Эстер в свое время повела себя так безропотно, Сильвия, зная, что сама она отходчива, подолгу не злится, решила, что все позабыто. Эстер же полагала, что слова, которые она сама могла бы произнести только в том случае, если бы ее вывели из себя, гораздо более значимы, и потому восхищалась Сильвией, удивлялась, что та сумела обуздать свой гнев и полностью изменила к ней свое отношение.