Поклонники Сильвии

С минуту он прислушивался. В открытое окно доносился плеск волн, омывавших покатый берег, но Сильвия ничего не говорила. С ее губ срывался только все тот же долгий, дрожащий, горестный вздох.

– Дитя, – снова попытался он, – я боготворил тебя, но если б я смог заново прожить свою жизнь, Бога я любил бы больше, а тебя – меньше. И тогда я не согрешил бы против тебя. Но скажи хотя бы слово любви, одно крошечное слово, и я буду знать, что ты меня простила.

– О, Филипп! Филипп! – простонала Сильвия в ответ на его мольбу. Потом она подняла голову и сказала: – То, что я наговорила тебе, то были грешные, нечестивые слова. И та моя клятва была нечестивой. И Всевышний воспринял ее всерьез. И я за то жестоко наказана, Филипп. Жестоко.

Он стиснул ее руку, погладил ее по щеке. Затем продолжал:

– Я обманул тебя. В своем лживом сердце я позабыл, что должен поступать с ближним так, как хочу, чтобы поступали со мной. И я порицал Кинрэйда в своем сердце.

– Ты думал, что он не способен хранить верность и постоянство, – быстро произнесла она, – и оказался прав. Через несколько недель после твоего ухода он женился на другой. О, Филипп, Филипп! И теперь, когда ты вернулся ко мне, ты…

«Умираешь» – собралась было сказать Сильвия, но сначала побоялась сообщить ему то, о чем, полагала она, он не знает, а потом ее стали душить рыдания.

– Знаю. – Он снова погладил ее по щеке, утешая ласковым, нежным прикосновением своей руки. – Малышка! – проронил он через некоторое время, когда она затихла, обессилев от слез. – Я никогда не думал, что снова буду так счастлив. Господь милосерден.

Сильвия подняла голову и с отчаянием в голосе спросила:

– Как ты думаешь, Он когда-нибудь дарует мне прощение? Из-за меня ты покинул дом, ушел на войну, где тебе грозила смерть. А когда ты вернулся, бедный, одинокий, изможденный, я настаивала, чтобы она прогнала тебя, хотя знала, что время тяжелое и тебе нечего есть. Думаю, мне суждено вечно гореть в аду, а ты вознесешься туда, где нет ни плача, ни вопля[144].

– Нет! – Стремясь утешить жену, Филипп забыл о себе и повернул к ней свое лицо. – Бог жалеет нас, как отец жалеет своих заблудших детей. Чем ближе моя смерть, тем яснее я вижу Его. Мы с тобой сильно провинились друг перед другом, но мы понимаем, что нас к этому привело, и можем пожалеть и простить друг друга. Я слабею, угасаю, но ты должна помнить: Господь более сведущ и более великодушен, нежели ты ко мне или я к тебе. Я верю, что мы с тобой вместе предстанем пред Его ликом. И тогда я буду любить Его больше, чем тебя, а не меньше, как здесь, на этом свете.

И он умолк, лежал не шевелясь. Сильвия знала, что где-то рядом, на столе, есть снадобье от потерявших всякую надежду врачей, его принесла вдова Добсон. Она осторожно поднялась с пола, взяла лекарство и по капельке влила его в полуоткрытый рот. Затем снова опустилась на колени и взяла протянутую к ней безвольную руку, неотрывно глядя в печальные любящие глаза, в которых едва теплился огонь жизни. И в наступившей тишине она услышала плеск волн, непрестанно накатывавших на пологий берег.

Глубокой летней ночью, примерно часом раньше, к дому вдовы Добсон прибежала Эстер Роуз. Кестер с сестрой сидели у открытой двери, несли скорбную вахту под звездным небом. Остальные постепенно разошлись. Даже Джон и Джеремая Фостеры вернулись домой, где крепко спала маленькая Белла, мирно посапывавшая после своего опасного приключения.

Эстер мало что узнала у Уильяма Дарли о владельце часов и монеты достоинством в полкроны. Старый механик был раздосадован, что ему не удалось, как он ни старался, докопаться до истины, и пообещал – со всей горячностью, ибо он не привык терпеть поражение, – через несколько дней представить дополнительные сведения. И Эстер опять прошептала себе: «Терпение! Терпение!» Понурившись, она плетущимся шагом вернулась домой и увидела, что Сильвия отсутствует. Причину она выяснила не сразу. Надвигалась ночь, а Сильвия с Беллой все не возвращались. Эстер с каждой минутой становилось тревожнее на душе, и, как только мама ее благополучно заснула в своей постели, она побежала к Джеремае Фостеру, где и узнала всю историю во всех подробностях, ибо каждый добавлял что-то новое к повествованию предыдущего рассказчика. Но никто ей внятно не сказал, осталась Сильвия с мужем или нет. И она, задыхаясь от быстрой ходьбы, поспешила по дороге к дому вдовы Добсон, у которого бодрствовал в скорбном молчании Кестер. Его сестра сидела рядом – дремала, положив голову ему на плечо. Из распахнутой двери, которую оставили открытой, чтобы в дом проникал свежий воздух и они могли слышать оклик, если потребуется их помощь, на дорогу косо падал овал тусклого света.

Тяжело отдуваясь, Эстер остановилась перед домиком вдовы, но, слишком возбужденная и запыхавшаяся, она не могла с ходу приступить к расспросам и выяснить, какова доля истины в страшном рассказе о роковом происшествии, который ей поведали. Кестер безмолвно смотрел на нее. И эти мгновения волнующей тишины нарушал лишь плеск неугомонных волн, набегавших на пологий берег.